Дон Рафаэль Кампос встретил отца на верхней ступеньке.
— Добро пожаловать, сеньор, — вежливо поприветствовал он отца, как это было принято в горах.
— Большое спасибо, сеньор, — ответил отец. — Я имею честь говорить с его сиятельством доном Рафаэлем Кампосом?
Дон Рафаэль кивнул.
Отец поклонился.
— Хайме Ксенос, помощник судьи, к вашим услугам. Дон Рафаэль улыбнулся.
— Прошу, — сделал он приглашающий жест. — Вы почетный гость в моем доме.
— Это большая честь для меня.
Кампос хлопнул в ладоши, и в комнату поспешно вошел слуга.
— Что-нибудь прохладительное для нашего гостя и позаботьтесь о его лошади.
Он провел отца в тень террасы и предложил сесть. Устраиваясь возле небольшого столика, отец бросил взгляд на винтовку и два пистолета, лежавших на полу рядом с креслом.
Дон Рафаэль перехватил его взгляд.
— В горах все время приходится быть начеку.
— Понимаю, — согласился отец.
Слуга принес напитки, мужчины обменялись тостами, и отец передал извинения судьи, но сеньор Кампос не хотел слышать никаких извинений. Он был рад приезду отца и выразил уверенность, что теперь дело будет завершено в его пользу. После ланча дон Рафаэль показал отцу его комнату и предложил отдохнуть, а обсуждение всех дел отложить на завтра. Сегодня гостю нужно отдыхать, и пусть он чувствует себя как дома. Так что мой отец познакомился с моей матерью только вечером за обедом.
Но Мария-Элизабет Кампос наблюдала за всадником из окна, расположенного над террасой, в полуденной тишине дома ей отчетливо был слышен его разговор с отцом.
— Он очень высокий и симпатичный, правда? — раздался позади нее голос.
Мария-Элизабет обернулась. Ее тетка донья Маргарита, управлявшая домом после смерти сестры, стояла рядом и тоже смотрела в окно.
Мария-Элизабет покраснела.
— Но очень смуглый.
— Похоже, в нем есть негритянская кровь, — ответила тетка. — Но это не имеет значения, говорят, что они прекрасные мужья и любовники. Привлекательный мужчина.
До них донесся голос дона Рафаэля, предлагавшего гостю отдохнуть до обеда.
Донья Маргарита повернулась к племяннице.
— Тебе надо прилечь. Гость не должен видеть тебя раскрасневшейся и усталой от жары.
Мария-Элизабет попыталась возразить, но сделала так, как ей посоветовала тетя. Ее тоже заинтересовал высокий смуглый незнакомец, и она хотела предстать перед ним в лучшем виде.
Опустив шторы на окнах, она легла в постель, наслаждаясь прохладным полумраком, но уснуть не смола. Этот незнакомец был адвокатом, она сама слышала, как он говорил об этом, а это значит, что он образован и хорошо воспитан. Не то что сыновья фермеров и плантаторов, живших в окрестностях гасиенды. Все они были грубыми и невоспитанными, интересовались только своими ружьями и лошадьми и совершенно не умели поддерживать вежливый светский разговор.
А ведь ей вскоре предстояло сделать выбор, ей шел уже восемнадцатый год, и отец настаивал на замужестве. Еще год, и она будет считаться старой девой, будет обречена вести такую же жизнь, как донья Маргарита. Но ее ждала худшая перспектива, ведь она была единственным ребенком, и у нее не было ни сестер, ни братьев, о чьих детях она могла бы заботиться.
Погружаясь в сон, Мария-Элизабет подумала, что было бы здорово выйти замуж за адвоката, жить в городе, где совершенно другие люди и другие интересы. Моего отца тоже заинтересовала стройная молодая девушка, спустившаяся к обеду в длинном белом платье, выгодно оттенявшем ее огромные темные глаза и алые губы. Он скорее ощутил, чем увидел, гибкое тело и высокую грудь под корсажем.
Весь обед Мария-Элизабет молчала, прислушиваясь к знакомому голосу отца и восхищаясь приятным южным акцентом гостя. Речь на побережье была гораздо мягче, чем в горах.
После обеда мужчины удалились в библиотеку выпить по рюмке коньяка и выкурить по сигаре, а потом пришли в комнату для занятий музыкой, где Мария-Элизабет играла им на пианино простенькие мелодии. Через полчаса она почувствовала, что гостю это наскучило, и заиграла Шопена.
Мой отец вслушался, глубокая страсть музыки захватила его, он внимательно разглядывал хрупкую девушку, которую почти не было видно из-за громадного рояля. Когда она закончила играть, он зааплодировал.
Дон Рафаэль тоже зааплодировал, но скорее из вежливости и без всякого энтузиазма. Шопен казался ему странным, он предпочитал знакомую печальную музыку и совсем не одобрял этих сумасшедших ритмов.
Читать дальше