Гарольд Роббинс - Искатели приключений

Генерал встал и повернулся к адъютанту, держащему в руках автомат. Взяв его у адъютанта, он медленно повернулся к отцу и протянул ему оружие.

— Сеньор?

Отец посмотрел сначала на автомат, потом на генерала и повернулся в сторону бандитов у стены.

— Нет, генерал, — тихо сказал он. — Я законник, а не военный. Да, это моя боль, но я не вправе вершить возмездие.

Генерал кивнул и спустился по ступенькам террасы на твердую, обожженную солнцем землю двора. Небрежно держа в руке автомат, он подошел к бандитам и остановился перед первым из них — тем, который изнасиловал и убил мою сестру.

— Ведь я произвел тебя в сержанты, Гарсия, — тихо сказал генерал. — Ты должен был понимать, чем все это может кончиться.

Бандит молчал, он без страха смотрел в глаза генералу, прекрасно понимая, что пощады ему не будет.

В руке генерала сверкнул нож. Он двинулся вдоль строя бандитов. Когда он отошел в сторону, мы поняли, что он сделал: веревки, поддерживавшие штаны бандитов, были перерезаны, и теперь штаны свалились на землю, обнажив их белые ляжки и ноги. Генерал медленно отошел от строя на десять шагов и начал поднимать автомат.

Я смотрел на Гарсия, в моей памяти снова всплыла картина, как он насилует сестру. Я с криком сбежал с террасы.

— Дайте мне, генерал! Дайте мне убить его! Генерал удивленно обернулся ко мне.

— Дакс! Дакс! Вернись! — кричал мне вслед отец. Я не слышал его, подбежал к генералу.

— Дайте мне! — закричал я.

— Дакс! — снова крикнул отец.

Генерал посмотрел в направлении террасы.

— Это справедливо, — сказал он.

— Но ведь он еще совсем ребенок, — ответил отец. — Что он может знать о справедливости?

— Сегодня он понял, что такое смерть, — сказал генерал. — Он узнал, что такое ненависть и что такое страх. Так пусть же он узнает, что такое убийство, иначе это всю жизнь будет разъедать его душу, словно раковая опухоль.

Отец молчал, его смуглое лицо стало еще темнее, он отвернулся и с печалью в голосе произнес:

— Это у него в крови. Жестокость конкистадоров.

Я знал, что он имел в виду, понимал это уже тогда. Это была кровь, переданная мне моей матерью, чья семья вела свой род от испанцев, пришедших сюда с Кортесом.

— Иди ко мне, мой мальчик, — позвал генерал, опускаясь на одно колено.

Я подошел. Генерал вытянул руку с автоматом и положил мои пальцы на спусковой крючок. Согнутым локтем он поддерживал ствол автомата.

— Теперь смотри на кончик ствола, — сказал генерал. — Когда увидишь, что он направлен прямо на них, нажимай на крючок. Об остальном я сам позабочусь.

Я прищурился, глядя вдоль отливающего синевой ствола, и навел автомат на Гарсия. Увидев прямо над стволом его белые ноги и волосатый живот, я нажал на спуск.

Звук выстрелов оглушил меня, белое тело бандита разлетелось на тысячу кровавых кусков. Я чувствовал, как генерал ведет автоматом вдоль строя бандитов, и везде, где прошел автомат, белая плоть тел превращалась в кровавое месиво. Спусковой крючок нагрелся под моими пальцами, но я был настолько возбужден, что не отпустил бы его, даже если бы обжег руку.

Внезапно затвор лязгнул вхолостую и автомат замолк. Я удивленно посмотрел на генерала.

— Все кончено, малыш.

Я посмотрел на трупы одиннадцати мужчин, распростертые на земле. Их лица застыли в последней агонии, ничего не видящие глаза были подняты к солнцу.

Меня начала колотить дрожь.

— Они мертвы? — спросил я.

— Мертвы, — кивнул генерал.

Меня трясло уже так, как будто на улице стоял мороз, потом я заплакал, повернулся и подбежал к отцу.

— Папа! Папа! — закричал я. — Они все мертвые. Значит, теперь мама и сестра снова оживут?

Диогенес Алехандро Ксенос. Это имя было слишком длинным для маленького мальчика. Сначала моя мама называла меня Дио, но отец рассердился, считая это кощунством. Таким образом я превратился в Дакса и думаю, что первой так меня назвала Ла Перла, потому что для индейского языка греческое имя Диогенес было слишком сложным.

Мой отец родился в приморском городке Курату в семье греческого рыбака и негритянки, державших небольшой ресторанчик рядом с пристанью, где обедали моряки, сошедшие на берег. Я помнил, как однажды отец показывал мне дагерротип с изображением дедушки и бабушки.

Бабушка сидела, но даже при этом было видно, что она выше моего дедушки, который стоял чуть позади ее кресла. Лицо бабушки казалось очень темным, а взгляд выражал внутреннюю силу и целеустремленность. У дедушки были глаза мечтателя и поэта, каковым он и был на самом деле до того, как стал моряком.