Эрнест Хемингуэй - За рекой, в тени деревьев

– Я часто себе представляю, как ты выходишь из моря.

– Ну да! Ужасное уродство!.. Может, ты правда возьмешь этот портрет на память?

– А твоя мама возражать не будет?

– Нет, мама возражать не будет. По-моему, она будет даже рада от него избавиться. У нас есть картины получше.

– Я очень люблю вас обеих – и тебя, и твою маму.

– Я ей это непременно скажу.

– Как ты думаешь, этот конопатый хлюст в самом деле писатель?

– Да. Этторе ведь тебе сказал. Этторе любит пошутить, но никогда не врет. Ричард, что такое хлюст? Только ты надо мной не смейся.

– Боюсь, что это трудно объяснить. По-моему, хлюст – это человек, который никогда всерьез не занимался своим делом (oficio) и только раздражает всех своим нахальством.

– Мне надо научиться правильно употреблять это слово.

– Не стоит употреблять его вообще. – Потом он спросил: – А когда я получу твой портрет?

– Если хочешь, сегодня. Я попрошу, чтобы его упаковали и послали тебе. Где ты его повесишь?

– У себя дома.

– А туда никто не придет и не будет надо мной смеяться и говорить гадости?

– Нет. Пусть только попробует. И потом, я им скажу, что это портрет моей дочери.

– А у тебя когда-нибудь была дочь?

– Нет, но мне всю жизнь хотелось, чтобы она была.

– Но я могу быть тебе и дочерью тоже.

– Тогда это будет кровосмешением.

– В таком старинном городе, как наш, это никого не испугает. Чего тут только не видали!

– Послушай, дочка…

– Вот и хорошо, – сказала она. – Мне это очень нравится.

– Ну и слава богу, – сказал полковник. Его голос звучал чуть-чуть хрипло. – Мне тоже нравится.

– Теперь ты понимаешь, за что я тебя люблю, хоть и знаю, что этого не надо?

– Послушай, дочка… Где мы будем ужинать?

– Где хочешь!

– Давай поужинаем в «Гритти»?

– Давай.

– Тогда позвони домой и спроси разрешения.

– Не хочу. Я не буду просить разрешения, я просто им скажу, где я ужинаю, чтобы они не беспокоились.

– Но ты в самом деле хочешь ужинать в «Гритти»?

– Конечно. Это очень хороший ресторан, и ты там живешь, и все могут нас там видеть.

– С каких пор ты стала такой?

– А я и была такая. Мне всегда было все равно, что обо мне думают. И потом, я никогда не делала того, чего надо было стыдиться, разве что врала, когда была маленькая, и грубила.

– Эх, как бы я хотел, чтобы мы могли пожениться и родить пятерых сыновей, – сказал полковник.

– Я тоже, – сказала девушка. – И разослать их в пять разных концов света.

– А разве у света пять концов?

– Не знаю, – сказала она. – Пока я говорила, мне казалось, что да. Ну вот видишь, мы опять веселимся правда?

– Да, дочка.

– Ну-ка, скажи еще раз. Повтори, как ты сказал.

– Да, дочка.

– Ах, – сказала она. – Почему у людей все так сложно? Можно мне подержать твою руку?

– Она такая уродливая, мне самому противно на нее смотреть.

– Ты даже не понимаешь, какая у тебя рука!

– Это, конечно, дело вкуса, – сказал он. – Но ты, дочка, все же не права.

– Может быть. Но видишь, мы опять веселимся, а то плохое, что у нас было на сердце, теперь ушло.

– Ушло, как туман из низины, когда над холмами встает солнце, – сказал полковник. – И ты – это солнце.

– А мне хочется быть похожей на луну.

– Ты и луна тоже. И любая другая планета, какая тебе нравится, и я даже могу тебе точно сказать, где эта планета находится. Господи Иисусе, дочка, да если хочешь, будь хоть целым созвездием.

– Нет, лучше я буду луной. У нее тоже есть свои неприятности.

– Да. Невзгоды и к ней приходят в положенный срок. Но прежде чем луне пойти на убыль, всегда бывает полнолуние.

– Она мне кажется иногда такой грустной там, над каналом, что у меня даже сердце щемит.

– Ей немало досталось на ее веку.

– Как ты думаешь, мы можем заказать еще по одному «Монтгомери»? – спросила девушка. И только тут полковник заметил, что англичане уже ушли.

Он ничего не видел, кроме ее лица. «Смотри, тебя еще убьют, если так будешь зевать, – сказал он себе. – С другой стороны, это своего рода сосредоточенность. Но так вести себя чертовски неосторожно!» – Конечно. Почему же нет?

– Мне от них делается очень приятно, – сказала девушка.

– У Чиприани их здорово готовят, они действуют даже на меня.

– Чиприани ужасно умный!

– Мало того – он еще и мастер своего дела.

– Когда-нибудь он приберет к рукам всю Венецию.

– Не всю, – возразил полковник. – Тебя он не получит.

– Нет. Ни он и никто другой, пока ты меня хочешь.

– Я хочу тебя, дочка. Но я не хочу прибирать тебя к рукам.