Кнут Гамсун - Круг замкнулся

— Не говорите мне про деньги! — восклицает парикмахер. — Неужели я забыл Пальмовое воскресенье на вашем корабле, и как вы угощали меня и мое семейство, и роскошную каюту, и вообще все, вместе взятое, — это была для нас такая удивительная, такая прекрасная поездка, мы часто о ней вспоминаем. Покуда я жив, капитан, я буду вас брить бесплатно.

— Обмахните меня слегка щеточкой, вот так, спасибо, до свиданья.

Но когда он вышел, машины на прежнем месте уже не было.

А вернуться теперь к парикмахеру и попросить у него хоть какой-нибудь еды он уже не мог. Вот и опять неудача, но его это не слишком огорчило, подумаешь, неудачей больше, неудачей меньше. Приличия ради он даже улыбнулся.

Апрель и май — все уже гораздо лучше. На полях еще, правда, ничего не вызрело, но холода миновали, снова светит теплое солнышко, а солнце — это наполовину еда.

Удивительно, как ему взбрела в голову такая блажь, но однажды на свалке за складами он нашел мясную кость, мосол какой-то свиньи, которая вполне могла сгодиться. Он взял ее домой, раздробил, но не затем, чтобы извлечь из нее что-то съедобное, а чтобы смазать дверные петли костным жиром — на случай, если она придет. Она уже бывала здесь раньше и при этом несколько раз повторила: «Это тебе я была предназначена, это мы должны были достаться друг другу».

Но она не пришла.

А пришла Лили. Наперекор мужу и всему прочему взяла и пришла. Принесла вафли, которые выпросила у матери, и от всей души потчевала Абеля. Она долго у него оставалась, вечер был теплый, она сняла пальто с серым меховым воротником, еще что-то сняла с себя, а потом и еще что-то. Уж очень выдался теплый вечер.

Она была даже ласковей обычного, но, перед тем как уйти, обронила, что «двум малышам, ну ты знаешь каким» скоро понадобится велосипед.

— Да, — сказал Абель.

На другой день поутру пришел мальчик-рассыльный и принес дюжину фотографий от Смита.

— Положи, — сказал Абель.

— Я принес счет.

— Я сам приду и заплачу.

Черт побери, чего это они все к нему повадились? Совершенно незнакомые люди так и ломились в его дом, словно это для них он смазывал дверные петли. Вот в Кентукки он бы чужих людей и на порог не пустил…

Потом к нему пришел Клеменс — сам Клеменс пожаловал в его халупу. Причем он был смущен даже больше, чем Абель, и неоднократно извинялся:

— Я пришел… мне очень неловко… но я пришел, чтобы вернуть вам большой долг, господин Бродерсен. Я искал вас в имении у госпожи Фредриксен, а вообще-то у меня здесь, — он сует руку в карман, в бумажник, — здесь тысяча крон, которые я вам должен, которые Ольга брала для меня…

— Ну, это не к спеху, — сказал Абель.

— Мне очень, очень стыдно, мне уже давно следовало, пожалуйста, вот деньги, и прошу вас меня извинить.

— Да что вы, уверяю вас…

— Отлично. Вы очень любезны. Вообще-то она брала две, но одну тысячу, как я слышал, вам уже вернули.

— Да.

— Мне очень стыдно. Впрочем, у меня к вам еще одно дело: фру Фредриксен звонила много раз, но я не мог вас найти. Ей очень хочется, чтобы вы приехали к ней в имение, она, помнится, говорила с вами об автомобильной прогулке…

— Я собираюсь уезжать, — сказал Абель.

— Ну а до отъезда? Мне кажется, фру Фредриксен в своем горе придает большое значение этой прогулке. Словом, если бы вы могли съездить в имение и поговорить с ней на эту тему…

— Я подумаю.

— Вот и спасибо. Фру будет очень рада. А Лолле передать от вас привет?

— Да, конечно!

— Она стала матерью.

— Поздравляю и желаю счастья.

— У нас мальчик. Это великое дело.

Он и еще раз видел Ольгу, когда шел в полицейский участок. Поздоровался и прошел мимо. Она его больше не знала.

Так вот, они в полиции хотели бы побеседовать с ним — пожалуйста, садитесь. Вы знали когда-то некоего ирландца по имени Лоуренс? Ах так, вы жили вместе с ним в Кентукки? Он умер в тюрьме. Но теперь ирландские родственники надумали добиться его реабилитации — они получили от него письмо, где он утверждает, что невиновен. Вот власти в Кентукки и попросили нас побеседовать об этом с вами и, коль скоро вы что-нибудь знаете, дать нам объяснение. Ничего серьезного там нет, просто объяснение, которое в случае чего могло бы утешить ирландскую родню. Из Кентукки сообщают, что Лоуренс оставил письмо и для вас и что это письмо было обнаружено уже после того, как вы оттуда уехали.

— Да, я оставил его, когда уезжал, — сказал Абель.

— Говорят еще, что письмо на ваше имя подтверждает письмо, адресованное родственникам.