Анастасия Молчанова - Платье для амазонки. Фемслеш-ностальгия

– Ах, я так счастлива, так счастлива! – возопила мисс Морстен. – Ой, совсем забыла! Чаю, мисс Холмс? Хотите?

– Нет, благодарю.

Увы, она уже захлопотала и поставила на столик передо мной полную чашку. С каким удовольствием я выплеснул бы этот горячий напиток в её гадкое смеющееся лицо!

– Всё так неожиданно! Я имею в виду предложение, – и эта дрянь молитвенно прижала ладони к груди.

– Предложение? – переспросил я.

– Ну да. Мне ещё никто не предлагал руку и сердце!

– Что, простите? – максимально сконцентрировавшись, я глядел на обеих собеседниц. Возможно, яд, который я впрыскивал в себя все последние дни, начал парализовывать мои органы чувств. Или же розыгрыш затянулся. В таком случае, подобных выходок я никому не собирался прощать.

– Всё так ново и необычно, – взахлёб продолжала мисс Морстен. – Я теперь невеста!

– Мисс Морстен, – как можно резче проговорил я, – вы понимаете, какую ахинею несёте? Или это выше вашего разумения? Позвольте спросить: кто тот счастливец, которого вы облагодетельствуете?

Она удивлённо захлопала глазами.

– Доктор Уотсон, конечно. Кто же ещё? А почему вы спрашиваете, мисс Холмс?

Нет, моя собеседница переходила уже всякие границы. Я вскочил.

– Хватит! Неужели вы не отдаёте себе отчёта в том, как пошло, отвратительно себя ведёте?! Я всё могу уяснить, но подлость и лицемерие – грехи, которые ни понять, ни простить нельзя.

Обе леди оторопели и с испугом таращились на меня.

– Мисс Холмс, о чём вы? – пролепетала мисс Морстен.

Бесполезно было тратить на этих глупых куриц время и нервы, и я, ничего больше не говоря, скорее покинул их дом. Меня трясло от обиды и бессильной злости, и я уже решил, что нужно выместить их на каком-нибудь неодушевлённом предмете, нокаутировав, к примеру, матрас дома, – как вдруг едва не наскочил на неё, мою Уотсон.

Она вздрогнула, прижала к себе шляпную коробку, которую держала в руках, и прошептала совершенно бессмысленное:

– Вы?

А я и не знал, как больно видеть страх перед тобой в глазах той, кого любишь. Меня словно полоснули ножом по сердцу.

– Да, как видите, я. Всего лишь я. Что вас так напугало, дитя моё?

Она вся словно сжалась и подалась назад, лишь быстро проговорив:

– Что вы сказали Мэри?

– То, что вы уже знаете: что вы моя, что я люблю вас, – твёрдо ответил я.

Её лицо на миг исказилось от ужаса, а затем безразлично и печально поблекло.

– Сумасшедшая. Зачем вы так сделали? Вам всегда было трудно удержаться от театральных эффектов, но я не знала, что и я у вас – повод для хвастовства.

– Было бы перед кем хвастаться. Просто я люблю тебя!

Я взял её за плечи и попытался приблизить к себе, но, вздрогнув и отстранившись, она раздражённо прошептала:

– Не трогайте меня! И не кричите: на нас смотрят.

– Плевать! Я люблю тебя. Мне никто на свете не нужен – только ты. Не бросай меня, прошу. Я не смогу без тебя. Вернись ко мне. Я всё для тебя сделаю, только вернись. Пожалуйста. Прошу тебя, умоляю. Хочешь, ноги твои целовать буду? Хочешь, сейчас на колени перед тобой встану?

– Вы готовы валять в грязи платье, которое я вам сшила и которое вам так идёт? Грязь же, грязь. Грязь, а не любовь, – она окинула меня убийственно холодным взглядом ярко-голубых глаз и постучала пальцем по виску. – Вы больны. Вам лечиться надо.

– Надо. Ты – моё лекарство.

– Я думала, вы не такая. Думала, вы гордая и сильная, а вы… Как жутко горят сейчас ваши глаза. Вы страшная женщина. Оставьте меня в покое. Не хочу вас больше знать. И не смейте меня преследовать, иначе я приму меры и вас упрячут в сумасшедший дом, где вам и место.

Я стоял как громом поражённый, не мог пошевелиться. Вот, значит, кем я для неё всегда был: только лишь больным, бесноватым, дурачком, над которым впору лишь потешаться. Но самым худшим оказались не слова. Тяжелее всего было слышать злобу в голосе, который прежде твердил мне любовные признания.

Я не стал удерживать её и сквозь наворачивающиеся слёзы видел, как она убегает. Моё сердце, кое-как склеенное слабой надеждой, разбилось вновь на сотни осколков – их уже не получилось бы собрать воедино. Внезапно мне стало трудно дышать, горло схватил спазм – и всё куда-то поплыло перед глазами. Я понял, что вот-вот потеряю сознание, и сделал несколько шагов к ближайшему дому.

– Пьяная, – словно откуда-то издалека донеслись чьи-то голоса.

А я прислонился к стене – лишь бы не упасть – и прижался щекой к холодному камню. Не знаю, сколько я так стоял и как потом машинально добрёл домой. Очнулся я уже на пороге гостиной, услышав испуганный вскрик миссис Хадсон: