Анастасия Молчанова - Платье для амазонки. Фемслеш-ностальгия

Иные мысли приходят только ночью – пожалуй, они самые искренние. Несмотря на все инсинуации, добрая миссис Хадсон была права. Природой женщине предначертано создать семью, стать хранительницей очага и воспитывать детей. Безусловно, теорию «трёх К» придумали мужчины, но нельзя не согласиться с тем, что материнство – основная потребность женщины. Нет, про себя я, пожалуй, не мог такого сказать. У меня иное предназначение – не дарить жизнь, а сохранять её, по мере сил и возможностей борясь с несправедливостью и защищая других. Но она … Я не мог до конца дней своих держать её около себя. Просто не имел права. А обрести на краткий миг счастье и потом навсегда потерять – нет, такое выше моих сил. Но я ждал этого и боялся.

С детства во мне воспитывали убеждение, что физическая близость, любовь, да и просто обычная ласка – нечто сродни наркотику: попробовав раз, всё время будешь нуждаться, а значит, зависеть. Теперь же мне довелось на себе почувствовать, насколько надуманы подобные опасения. Даже не вкусив презренного плода, трудно – ох как трудно! – избавиться от желаний! Да и нужно ли?

Может быть, решись я, мы бы стали близки настолько, насколько физически возможно. Да, я ждал слов любви, жаждал их. Но, даже если бы они прозвучали, я бы всё равно ответил: «Не верю». Меня – по-настоящему любить? Привязаться ко мне – получится, ведь и к фонарному столбу прикипишь, если он с тобой под одной крышей, – но любить?

Кто-то из философов – кажется, Кьеркегор – недоумевал: разве можно любить странное, безобразное существо с узкими плечами и широким тазом – женщину? Ну, кто что находит безобразным. Мне женская натура никогда и ни в малейшей степени не казалась отталкивающей. Если только речь не шла о моём теле. Прежде, когда я разглядывал себя в зеркале, мне становилось неприятно, муторно. Казалось, будто там вовсе не я, а кто-то чужой. Это неимоверно худое тело всегда виделось мне кривым, неправильным, а руки и ноги – слишком костлявыми. Словно оно и не мужское, и не женское, а так, недоразумение, недоделка. Да, самым логичным было чуждаться его – и я так и делал.

Пожалуй, я завидовал Ирен Адлер – её женской красоте и вместе с тем блестящему умению перевоплощаться в мужской образ. Завидовал, но и восхищался. Она очаровала меня и долго ещё приходила в сладких, неуловимых снах. Но теперь я больше не хотел о ней вспоминать: слишком горчили эти несбывшиеся грёзы и тот урок, что она мне преподала.

Каким-то непостижимым чутьём Уотсон всё понимала. По крайней мере, так мне казалось. Нет, дело отнюдь не во внешнем атрибуте – мужской одежде, а во внутреннем ощущении соответствия, в чувстве собственной «правильности». Милая, добрая девочка! Если ты так желаешь хоть сшить мне бирюзовое платье, хоть обрядить меня в мужской костюм – отныне я не буду слишком строго относиться к твоим экстравагантным идеям.

И сон сомкнул мне веки.

На следующий день моя компаньонка всерьёз взялась за великую миссию.

– Чтобы шить платье, сначала нужно снять мерки, – заявила она.

– Логично.

Она звонко засмеялась, так что немного пухленькие щёчки её едва заметно покраснели, и, схватив меня за руку, потащила в свою комнату. Мерная лента и блокнот уже лежали наготове и – более того – набросок выкройки уже красовался на отдельном листе.

– Да, Уотсон, если вам взбредёт в голову мысль, то вы не успокоитесь, пока не воплотите её, – заметил я.

Она лукаво усмехнулась и деловито повесила на шею мерную ленту.

– Чтобы измерения получились точными, вам придётся снять платье, – начала она и, важно подняв голову, приказала тоном профессора медицины на обходе: – Раздевайтесь.

Я пожал плечами.

– Пожалуйста, доктор.

Отвернувшись, я расстегнул пуговицы и вылез из платья и почти всего белья, оставшись в рубашке и нижней юбке. Обойдя вокруг, Уотсон внимательно меня оглядела. В самом деле, я чувствовал себя на приёме у врача. Я привык щекотать себе нервы нашей невинной близостью, но мне стало немного грустно: было бы возможно даже это, если бы я признался в своих чувствах и попытался на что-то претендовать? Конечно, нет. Впрочем, я умел не выглядеть подавленно, не смущаться, не краснеть и ничем не выдавать страсть к этой пылкой, горячей девушке, даже когда она по-сестрински обнимала меня. Я ведь просто мыслящая машина, а не человек. И теперь я оставался абсолютно спокоен.

– Что ж, такой фасон должен вам пойти. Как вы считаете?