Анастасия Молчанова - Платье для амазонки. Фемслеш-ностальгия

– Верите ли, женщина может честно добиться всего и без мужчины. Моя жизнь тому – подтверждение, и в данном случае я не считаю себя кем-то исключительным или особенным. Да и вашу предприимчивость также можно приводить в пример. Только, пожалуйста, не подумайте, что я вас обвиняю в лицемерии или наивности.

Благоразумная домовладелица скорчила рассерженную мину, словно плохая актриса.

– Что? Вы обвиняете меня в лицемерии? Меня?! Сами же знаете, что речь о другом!

– Не сердитесь, любезная миссис Хадсон, прошу вас! – горячо взмолилась Уотсон, подлетев к ней и прижимая руки к груди. – Холмс вовсе не хотела вас обидеть. Вы же знаете, что она вас уважает и очень высоко ценит.

– Хорошенькое уважение! – проворчала хозяйка, всплеснув руками. – А ведь я добра вам обеим желаю, потому что люблю как дочерей. И хочу, чтобы вы наконец…

– Поздно, миссис Хадсон, – сказал я, затянувшись трубкой.

– Дорогая моя, так чем дальше, тем будет всё труднее!

– Почему же труднее? – вновь вмешалась Уотсон. – Это ещё и от жизненных обстоятельств зависит. Если хотите, от судьбы.

– Милочка моя, – назидательно обратилась к ней наша добрая покровительница, – знаете, в юности кажется, что некуда торопиться, что всё ещё только впереди, где-то очень далеко, а на самом деле не успеете глазом моргнуть, как состаритесь!

– Ну да, по-вашему, я уже старуха, – усмехнулся я.

– Мисс Холмс, я этого не говорила! Вечно вы всё переиначиваете! – снова взъярилась миссис Хадсон. – Сами только что согласились: поздно!

Похоже, победа была за мной, и я позволил себе улыбнуться.

– Конечно. Уже девять часов. Для вас ведь поздно.

Видимо, нашей ревностной блюстительнице общественной нравственности ответить было нечего. Недовольно надувшись, она взялась наконец-то за поднос с посудой и гордо поплыла вон из гостиной.

– Позвольте, я вам помогу! – Уотсон поскакала вслед.

Оставшись в гостиной один, я откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и стал разглядывать розочку на потолке, знакомую до мельчайшего завитка. Впрочем, вместо мёртвой гипсовой лепнины я предпочёл бы любоваться красотой совсем другого цветка – того, о котором я не смел даже мечтать.

Конечно, мне надо было пойти на кухню и тщательно контролировать, что же коварная хозяйка нашёптывает моей соседке. Но мне, если честно, было уже всё равно. Да и миссис Хадсон вполне понимала: если она сболтнёт лишнее, это окажется чревато неприятностями для неё же самой. Я знал, что скоро всё закончится. Не знал только, что мне делать.

Наконец Уотсон вернулась. Порывисто кинувшись ко мне и обвив меня руками, она положила маленькую, аккуратно убранную головушку мне на плечо. Я вздрогнул и пристально взглянул на неё: неужели старая перечница посмела ей что-то накапать на мозги?!

– Что вы, Уотсон?

– Холмс, – протянула моя соседка. Похоже, она в самом деле приуныла. – А правда, выйдете вы замуж – и я останусь без вас. Говорится же, что миссис мисс не подруга.

– Уотсон, что за глупости? Вот уж чего я не собираюсь делать – это выходить замуж. Битый час толковали с нашей благодетельницей, а теперь ещё вас убеждать? Нет-нет-нет! C’est pas possible! 1 1 Это невозможно! (фр.)

Она подняла голову и серьёзно поглядела на меня своими большими глазами – чистыми, прозрачно-синими.

– Не зарекайтесь.

Меня её серьёзность умилила.

– Я отвечаю за свои слова. Да и кого бы вы прочили мне в женихи? Форбса? Грегсона? Лестрейда? Разве кто-нибудь из них отважится жениться на девушке, превосходящей их в умении раскрывать преступления и, хуже того, логически мыслить?

Неуверенная улыбка утончила её потемневшие губы.

– Вы правы. Никто из них вас не стоит. Но можно было бы подумать о ком-то из ваших клиентов: среди них много достойных молодых людей.

– Уотсон, это противоречит профессиональной этике. Вот что бы вы сказали, если бы врач завёл отношения с кем-то из пациенток? Его связывает клятва Гиппократа.

– Ну, тут несколько другое.

– Прямая аналогия. У меня тоже кодекс профессиональной этики, и преступать его я не вправе.

Она вздохнула с облегчением, как мне показалось, и вновь положила голову на моё плечо, принявшись мурлыкать невнятную мелодию. У меня немного затекли ноги, но я боялся пошевелиться – лишь бы только не разомкнуть объятий, не отпугнуть от себя этой бабочки, вдруг впорхнувшей в мою жизнь и поселившейся не только под одной крышей со мной, но и в моём сердце.

Меня с юности привлекали женщины – изысканные и утончённые, тихие и мягкие, тёплые и нежные, благородные и загадочные, порой немного легкомысленные и доверчивые. Мне всегда хотелось быть сильной и служить им опорой и защитой. А впрочем… сильным.