Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

Одним прыжком Сулла оказался у завесы, отделявшей переднюю часть шатра от задней, призывая на помощь, словно пес Гадеса множеством своих голов кусал его за пятки.

Только после того, как пришел и ушел армейский хирург и Мария устроили по возможности удобно, Сулла собрал всех толпившихся вокруг шатра, куда их не пускал неутешно плачущий Марий-младший.

Сулла назначил собрание на форуме лагеря, сочтя разумным, чтобы и рядовые знали о происшедшем; слухи о несчастье с Марием распространились, и Марий-младший был не единственным, кто проливал слезы.

— Я беру на себя командование, — спокойно сказал Сулла десяткам людей, столпившихся вокруг него.

Никто не возразил.

— Мы сразу же возвращаемся в Лаций, прежде чем весть об этом дойдет до Силона или Мутила.

На этот раз возразил Марк Цецилий, именуемый Корнутом.

— Но это же смешно! — возмущенно воскликнул он. — Мы здесь меньше чем в двадцати милях от Альбы Фуценции, а ты говоришь, что мы должны повернуться и уйти?

Поджав губы, Сулла широко развел руками, показав на солдат, которые стояли и плакали.

— Посмотри на них, глупец! — вскричал он. — Идти по вражеской территории с ними? У них не хватит для этого духу! Мы должны успокоить их, пока будем в безопасности, в пределах наших границ, Корнут, — а потом нужно будет найти полководца, к которому они питали бы хотя бы десятую часть той любви, что чувствовали к Марию.

Корнут открыл было рот, но смолчал, беспомощно пожав плечами.

— Кто-нибудь еще хочет что-то сказать? — спросил Сулла.

Оказалось, что таких нет.

— Быстро сворачивайте лагерь. Я послал распоряжение моим легионам на дальний конец виноградника. Они будут ждать нас на дороге.

— А как быть с Гаем Марием? — спросил молоденький Лициний. — Он может умереть, если мы тронем его.

Хохот, которым разразился Сулла, шокировал многих.

— Гай Марий? Умрет? Ты не смог бы убить его и жертвенным топором, мальчик! — Видя общую реакцию, Сулла совладал со своими эмоциями, прежде чем продолжать: — Не бойтесь, друзья. Гай Марий меньше чем два часа назад заверил меня, что мы видимся с ним не в последний раз. И я ему поверил. Поэтому мы возьмем его с собой. Думаю, не будет недостатка в желающих нести его носилки.

— Мы все идем в Рим? — несмело спросил Лициний-младший.

Только теперь, взяв себя в руки, Сулла ощутил, как они все испуганы и потеряны. Но они были римской знатью, а это означало, что они все ставят под сомнение, все оценивают со своих собственных позиций. По справедливости, ему следовало бы обращаться с ними нежно, как с новорожденными котятами.

— Нет, мы не все идем в Рим. — В его голосе не было и следа деликатности. — Когда мы достигнем Карсиол, ты, Марк Цецилий Корнут, примешь командование над армией. Ты отведешь ее в лагерь возле Реаты. Гая Мария в Рим доставлю я сам — вместе с его сыном в сопровождении пяти когорт почетного эскорта.

— Очень хорошо, Луций Корнелий. Если ты хочешь, чтобы все было сделано так, я полагаю, так оно и будет сделано, — сказал Корнут.

От взгляда, брошенного на него этими странными светлыми глазами, ему вдруг показалось, что тысяча личинок шевелится между его челюстями.

— Ты не ошибся, Марк Цецилий, решив, что все должно быть сделано так, как я пожелал, — проговорил Сулла мягко, ласковым голосом. — И если это не будет сделано в точности, как я этого пожелал, ты у меня пожелаешь никогда не рождаться на свет! Это тебе ясно? Тогда двигайся.

Когда известия о поражении, нанесенном Луцием Цезарем Мутилу под Ацеррой, достигли Рима, настроение сенаторов поднялось — ненадолго. В прокламации, обнародованной по этому поводу, говорилось, что римлянам нет больше необходимости носить сагум. Когда же пришло сообщение о том, что Луций Цезарь вторично претерпел разгром в теснине Мельфы, причем число потерь оказалось примерно равным вражеским потерям под Ацеррой, никто в Сенате не решился отменить прежнюю прокламацию: это только подчеркнуло бы новое поражение.

— Все напрасно, — заявил Марк Эмилий, принцепс Сената, тем немногим сенаторам, которые собрались обсудить этот вопрос. — Мы стоим перед еще более серьезным фактом — мы проигрываем эту войну.

Филипп отсутствовал и не мог возразить. Не было также и Квинта Вария, все еще занятого преследованием за измену менее значительных личностей. Теперь, когда он избегал преследовать таких людей, как Антоний Оратор и принцепс Сената Скавр, число жертв его специального суда росло.