Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть вторая. Том первый

– Хорошо, – она все смотрела на реку. Григорий почувствовал, как она придвигается к нему.

Он робко обнял Василису за плечи, не смея поверить своему счастью. Девушка мимолетно улыбулась – словно единый луч света сверкнул во мгле северной ночи. Солнце выглянуло из-за туч, лед на Туре заиграл золотом.

– Скоро весна, – нежно сказала Василиса, – скоро тепло.

– Да, – прошептал Григорий, целуя ее тонкие пальцы, – да, милая моя.

Ему снилась Марфа. Ермак видел ее всегда в той избе в Чердыни, где она, сидя на лавке, кормила Федосью. Дитя смотрело на него раскосыми глазами. Атаман еще во сне вздохнул: «Виноват я. Надо было грамотцу послать Марфе Федоровне, что нет у нее дочки более». Он полежал, закинув руки за голову, ощущая тепло избы.

– А с кем посылать? Никто за Большой Камень и не ходил с тех пор из наших. Сначала ждал я, что объявится, а теперь второй год идет. Сгинула девка, молодая, красивая, и дитя в могилу унесла.

Атаман глотнул воды. Хороша она была, из Туры взятая – чистая, сладкая. Ермак отпил еще.

– Летом, – приговорил он, ставя оловянную кружку на стол, – летом и спосылаю грамотцу Марфе.

В дверь заколотили. В щели промеж ставен зачал подниматься тусклый рассвет.

– Что еще? – Ермак впустил в избу Григория.

– Рать по Туре вверх идет, – сказал юноша замерзшими губами, – кажись, остяки восстали.

Ермак хмыкнул, проверяя ручницу. «Ежели правда сие, дак не повенчаешься ты сегодня, Григорий Никитич. Василиса в крепостце?».

– Вчера на закате приехали всей семьей, – ответил парень. «У меня в избе живут».

– Посмотрим, что там за рать, – накинув тулуп, Ермак пошел к дозорной вышке. Черные точки усеивали лед.

– Сотни три, не меньше, – присвистнул Ермак. Атман велел: «Пищали к бою! И будите всех, быстро!»

Дозорные спускались с вышки, проваливаясь в рыхлый, волглый снег. Ермак покрутил головой.

– Пасху справили, и не ранняя она была, а все равно снег не тает. Но весной пахнет.

Он велел оставшимся дружинникам: «Без команды никому не стрелять. Может, и миром разойдемся».

– Миром, – недоверчиво пробурчал кто-то, но спорить с Ермаком не решился. От остяцкой рати отделилась маленькая издали фигурка. Воин быстро пошел к воротам крепости.

– Сейчас как лук вытащит, – сочно выругался один из дружинников.

– Тихо! – одернул его атаман. Человек в малице, остановившись под обрывом, замахав над головой руками, что-то закричал. Ермак прислушался:

– Что за… – он чуть было не выругался: «Ворота откройте!»

– Атаман! – попытались его остановить.

– Откройте, я сказал! – скользя по крутому берегу Туры, Ермак сбежал на лед.

Зеленые глаза играли светом восходящего солнца, смуглые щеки раскраснелись. Атаман даже опешил. Федосья бросилась к нему на шею.

– Ермак Тимофеевич! Мы с миром пришли, с миром!.

– Ты жива, значит, – атаман помрачнел: «Иван Иванович преставился, Федосеюшка. Ты уж прости меня, что невеселую весть принес тебе».

Высокие скулы застыли. Федосья, не глядя на атамана, проговорила:

– Видела я все, Ермак Тимофеевич. Они мне руки связали и на глазах моих все делали. Я перед ними на коленях стояла и молила – убейте его, а они только смеялись, – девушка перекрестилась: «Вечная ему память».

– А с дитем твоим что? – осторожно спросил Ермак.

– Не жил мой Ванечка, – губы Федосьи дернулись. Атаман обнял девушку: «Не плачь, родная, на все воля Божия».

– Спасибо, Ермак Тимофеевич, – Федосья встряхнула темными, убранными под капюшон парки, косами:

– Отец мой здесь. Он под руку царскую отдает тех остяков, что к северу и востоку живут. Он сам тако же в верности хочет поклясться.

– Атаман, – раздался сзади низкий красивый голос.

– Сразу видно, что Федосья дочка ему, – Ермак разглядывал Тайбохтоя, – силен он хоша и как у меня седина в голове. Наверное, на пятый десяток пошел, – поклонившись вождю, атаман радушно сказал:

– Ежели так, князь, то милости прошу нашего хлеба-соли отведать. Гостями нашими будете.

Крепость преобразилась. На узких улочках под стенами горели костры, на льду реки остяки разбили временный лагерь. Кто-то из дружинников, стоя на вышке, с сожалением сказал:

– Эх, чтобы им с семьями приехать, с дочками! Так бы все и переженились.

– Не боись, – крикнули снизу, – они теперь ясак привозить будут, дак и познакомимся.

– Ты, Федосья, – Ермак поставил на стол заедки, – за толмача будешь. Батюшка твой по-русски говорит немного, однако же еще не поймем чего. Дело великое делаем, в подданные царя их принимаем.