– Нельзя, чтобы кто-то знал, – Марфа тяжело задышала, – сразу слухи пойдут, разговоры.
Стерев со лба ледяную испарину, она принялась убираться. Кровь все не останавливалась.
– Когда закончится, – она скомкала грязную сорочку, – надо настой сделать, промыть все, – увидев боярыню в постели, ключница ахнула:
– Матушка Марфа Федоровна, да вы бледная какая! Может, за лекарем спосылать?
– Пройдет, – сухо сказала Марфа, – за Федором Петровичем побежал человек, как велела я? – ключница кивнула.
– Далее, – спокойно проговорила женщина, – отправь гонца к вдовствующей государыне в Кремль. Пущай спросит, когда обоз ее в Углич отправляется, мы тоже туда едем. Вещи собрали?
– Заканчивают, – испуганно ответила ключница.
– Хорошо, – Марфа подавила желание уткнуться лицом в подушку.
– Сундуки наши пущай в сей обоз грузят. Управителю подмосковной отпиши, чтобы вотчины, какие остались не продавал пока. Подай мне перо с чернильницей, и пусть боярышни Марья и Прасковья ко мне зайдут, – она быстро зашифровала грамоту: «Что на пороге-то стоите?»
– Матушка, а с вами все хорошо? – девчонки подошли к постели, взяв друг друга за руки.
– Будет хорошо, – пообещала она, – а жердь в заборе за кладовыми все еще отодвигается? – смуглые щеки Параши покраснели. Марфа усмехнулась:
– Сарафаны самые потрепанные наденьте и бегите в монастырь. Там на паперти юродивый, вы сразу его узнаете. Передадите ему в тайности, – мать протянула Марье грамотцу. Лазоревые глаза девочки захолодели ровно лед. Марья только кивнула.
– Господи, – поняла Марфа, – у нее не Петины глаза. Тот всегда ласково смотрел и Петенька такой же. Марья ровно Степан смотрит, не ровен час, обрежешься.
– Идите, – она быстро поцеловала девочек, – и осторожней там.
– Матушка, – Федор быстро взбежал по лестнице в горницы, – что с вами?
– Пустое, завтра забудется, – Марфа вздохнула, – сыночек, Регентский совет меня опекуном царевича Димитрия выбрал, меня о сем не спросив, – женщина невесело рассмеялась, – посему я с девчонками и Петенькой в Углич поеду. Ты на Москве останешься, – добавила она, видя, как сын хочет что-то сказать.
– В Угличе тебе делать нечего. Взрослый ты у бабьих подолов болтаться. Приедешь, коли захочешь.
– А как же вы? – озабоченно спросил Федор. Мать поцеловала его в лоб.
– Все пройдет, милый. Сейчас Федор Савельевич вернется, – Марфа почувствовала тупую боль в сердце, – и я его попрошу, чтобы тебя при себе оставил.
– Матушка, – Федя, словно ребенок, прижался лицом к ее руке, – матушка, милая…
– Все устроится, – твердо ответила мать, – а ты присмотри пока за хозяйством, Лизавета тебе поможет. Я денька через два и встану.
Белокурая девчонка в потрепанном сарафане перекрестилась на купола Крестовоздвиженского монастыря. Девица наглым голоском, с московской ленивой развальцей, спросила у богомолок:
– Юродивый что туточки обретается, когда придет? Матушка меня послала ему милостыньку передать. Больно доходна до Господа молитва его, говорят.
– Дак преставился раб божий, – заохала одна из старушек, – третьего дня на Китай-городе его нашли, – она поманила к себе девчонку, – голову ему топором раскололи, упокой Господи душу его святую.
– Значит, вы милостыньку-то возьмите, – девчонка раздала медь из холщового мешочка. Вторая девка, темнокудрая, быстрее ветра припустила вверх по Воздвиженке.
– Ладно, – Марфа выслушала Парашу, – спасибо вам. Марья как вернется, в мыльню-то сходите, велела я ее истопить.
Параша помялась, глядя на Марфу чудными, в золотых искрах, глазами: «Как теперь будет-то, матушка?».
– С Божьей помощью, – уверила ее мать, – а ты пока Петеньку мне принеси, покормлю я его. Вы трапезничать идите, Лизавета на поварне командует, не знаю, что она наготовила.
Марья просунула голову в дверь: «Может, я на Варварку сбегаю, матушка? Ежели надо, вы скажите только».
– На Варварку нельзя, – покачала головой Марфа, – а вы попарьтесь потом, а то у вас ноги в грязи по колено.
Над Москвой играл тихий закат. Федор, устроившись на крыльце, склонился над рисунком. Лизавета отложила вышивание.
– Видишь, как получилось. Теперь и неизвестно, когда мы до Лондона доберемся.
– Доберетесь, – потянувшись так, что затрещала рубашка, парень смешливо добавил:
– Щи у тебя, Лизавета, вкусные, ровно как у матушки.
– Я у нее училась, – покраснев, девочка опять взялась за иглу. «А ты в Углич будешь приезжать, Федя?». Мальчик обнял ее.
Читать дальше