Александр Галкин - Царевич Димитрий

Димитрий серьёзно задумался – к нему вернулась и сила, и подвижность мысли, и даже изобретательство: он скоро нашёл простой способ установить истину. Оторвав от письма клочок с припиской Отрепьева (от чего текст не пострадал), он спрятан его за кафтан и, выпив, чтобы не волноваться, стакан вина, отправился к Пушкину.

Как он и предполагал, там оказался и Филарет – они говорили о минувшей Масленице, когда старая княгиня Сицкая, объевшись блинами, умерла без причащения, и о дележе её наследства между замужними дочерьми. Царь принял живейшее участие в разговоре, высказывал сужденья, задавал вопросы – к удивленью Пушкина, он казался таким же оживлённым, как в прошлом году, только не улыбался и смотрел хмуро. Потом Гаврила Иваныч рассказал о смерти своего дяди на вотчине и об оставшихся после него бумагах, старых письмах, грамотах царя Ивана, которые он сейчас разбирает и не хочет уничтожать. Пользуясь таким разговором, Димитрий совершенно спокойно сообщил, что у него тоже есть некое старое письмо, с коим он не знает что делать. Попало же оно к нему случайно: принесли челядинцы – говорят, нашли на лестнице после ухода бояр из приёмной вчера вечером, – очевидно, кто-то обронил и впотьмах не заметил!

– Вот посмотри, Гаврила Иваныч, не скажешь ли, кому вернуть?

– Кто ж его знает, – ответил боярин, повертев бумажку – рука неведома. Бросить бы, да и всё тут.

– Взгляни и ты, владыко, – предложил царь Филарету.

Тот взял и, отойдя к окну, держа грамотку в вытянутой на всю длину руке, стал читать. Но уже через минуту, в большом изумленье, обратился к Димитрию:

– Отколь сие? Каким чудом? Неужели яз потерял сие посланье на лестнице? Кажись, его при мне и не бывало!.. Диво дивное, Дмитрей Иванович!

– Дав чём дело-то?

– Моё письмо сие! Писал его из ссылки к своей половине, да отправить тогда не пришлось, и осталось оно у меня лежать в часослове, Так и в Москву привёз. Уж и забыл давно! А как попало на лестницу – ума не приложу!.. Не без греха тут, батюшка!

– Так это ты писал?

– Аз есмь!.. Да что ж ты так грозно смотришь?.. Что с тобой, родимый?.. В лице сменился!..

До самой последней минуты Димитрий, несмотря на все доказательства, не хотел верить, что угрожающее письмо царевне писал его первый друг Филарет и что это ему он обязан разрывом с Ксенией! Слова владыки поразили его, как будто он только сейчас сделал такое открытие; от огорченья, злости и досады всё потемнело перед глазами…

– Лекарей скорее! Эй, люди! – заорал Пушкин, поддерживая падающего царя и оттаскивая его на мягкую лавку. – Скорее! Люди, люди!.. О Боже! Спаси, Пречистая!

Но Димитрий скоро опомнился, вздохнул, провёл рукою по лицу и, сев на лавку, оглянулся; заметив на столе письмо, встал и, взяв его, не смотря на друзей, направился к выходу Уходя, бросил Пушкину; «Ныне же зайди ко мне!» – и скрылся за дверью. Бояре приписали это тем болезненным настроениям, которыми царь, очевидно, страдает, и Гаврила Иваныч предложил выписать одного известного врача из Кракова, а Филарет решил отслужить особый заздравный молебен с коленопреклонением.

Вечером, когда первый боярин зашёл к Димитрию, тот коротко и сухо объяснил ему, в чём дело, показал боярское письмо к царевне рядом с письмом Филарета из ссылки, а также и оторванную приписку Отрепьева. Пушкин всё прочёл, перевернул, осмотрел со всех сторон, раздумывая, как себя держать.

– Выкрали грамотку сию у Филарета, – сказал он лишь для того, чтобы не молчать.

– Ну и что же мыслишь?

– Сходство разительно! Письмо к царевне писал он!

Царь помолчал, походил, посмотрел на боярина и наконец спросил с тяжёлым надрывом:

– Ужли ты сего не ведал, друг Гаврила?..

Но друг, видимо, ждал такого вопроса и, не моргнув глазом, начал уверять и клясться, что ничего не знал и не подозревал, что огорчён поступком Романова, оказавшегося двуличным слугою. На вопрос царя – чего достоин сей слуга? – ответил уклончиво и попробовал заступиться за владыку, указав, что митрополит не злодей и всей душой любит Димитрия.

– И яз люблю его! – ответил царь с горечью. – Вторым отцом своим чту и готов был за него хоть голову сложить!.. А он… – Димитрий замолчал и в волненье опять заходил по горнице.

Пушкин начал было говорить что-то утешительное, но заметив, что царь его не слушает, тоже примолк и нервно-рассеянно теребил взятое со стола гусиное перо.

– Вот что! – твёрдо проговорил Димитрий. – Не хочу ему зла – бог с ним! Пустая месть не ведёт к добру! Прощаю!.. Но видеть его боле не могу!.. Вот!.. Пусть на сей же неделе отъедет в свой Ростов и будет там митрополитом. Ступай, скажи ему! А меня оставь! Худо мне! Голова как чумовая!..