Александр Галкин - Царевич Димитрий

Озабоченный Пушкин уже начинал думать, что царя если не опоили каким-нибудь зельем, так уже наверное сглазили, и собирался совместно с Романовым принимать меры спасенья. Увидев у Димитрия кальвинистские книги с надписями Маржерета, боярин догадался, откуда идёт несчастье, и первым делом постарался отослать француза из Москвы в Курск и другие города, где собиралось ополчение, для наблюдения за войсковым устройством. Затем расспросил польского лекаря – царского любимца и собутыльника – о здоровье государя; тот сказал, что Димитрий здоров, но очень расстроен в чувствах и нуждается в перемене образа жизни. Гаврила Иваныч всячески развлекал его дома – достал занимательных книг на польском языке: повесть о рыцаре Дон Кихоте Ламанчском, описание осады Вены турками в 1529 году, путешествие генуэзского капитана Христофора Колумба и несколько сборников новейших стихов. Димитрий не сопротивлялся этим мерам Пушкина – книгам и длинным о них разговорам: с безвольной слабостью он делал всё, что тот хотел, не желая спорить. Чтение и речи боярина через некоторое время всё же оказывали своё действие – царь оживлялся, начинал рассуждать, а некоторыми разговорами, особенно военными, пожалуй, даже и увлекался. От книг учитель каждый раз переходил к действительности – читал письма из Кракова, знакомил царя с политикой Европы и с новыми делами, имеющимися у себя дома. Делал он это ненавязчиво, всегда дружески, с хорошими словами и терпением к невнимательности больного, каким с некоторых пор он стал считать молодого царя, решившись непременно его вылечить. Очень может быть, что эти добрые заботы и увенчались бы полным успехом, если бы тому не помешало одно неожиданное и весьма печальное для него обстоятельство.

Отыскивая однажды собственноручный черновик какой-то осенней грамоты и не найдя его в своих ящиках, царь подумал, что бумага эта осталась у Григория, и взялся ещё раз за просмотр его шкатулки. Но прежде, чем нашёл там нужную вещь, он наткнулся на любопытную бумажку, написанную церковными буквами и на первый взгляд необъяснимо как попавшую сюда. Прочитавши её до конца, он убедился, что это – письмо какого-то монаха, находящегося где-то далеко и в бедственном положении, к своей бывшей жене; сообщалось о здоровье, посылалось благословенье детям, подписи не было. Но на чистой последней странице рукою Отрепьева было написано: «Изъято у Фил. Ник. В дому на Рождестве. Сим почерком мало кто грамотен. Буквы и крюки сходственны с тем письмом». Что это за оказия? Кто писал эту грамоту? С чьим письмом она сходственна?.. Судя по отрепьевской пометке, эта бумага каким-то образом добыта в доме Филарета Никитича, можно предположить, что писана его рукою, но дальше он ничего не понимал. А всё же такой книжный почерк показался ему знакомым. Он вспомнил октябрьский день и валивший густой снег пять месяцев тому назад. Тогда он также, заинтересовавшись способом написания боярского письма к царевне, долго рассматривал буквы и завитки – некоторые и до сих пор не забыл, и вот они повторились в этой найденной бумаге! Страшная догадка заставила его привскочить на стуле, впиться возбужденным взором в старые, порыжелые строчки… Быстро нашёл он грамоту, полученную царевной от неизвестных людей, и, положив её подле романовского письма, стал сличать отдельные черты, уклоны, заглавные буквы и росчерки. Всякое сомненье исчезло – обе грамоты были писаны одной и той же рукой!.. Он десять раз проверил это открытие – так хотелось, чтобы определение его было на сей раз ошибочным! Но ему ли – первому переписчику игуменских книг в Чудовом монастыре – ошибиться в почерке? Он узнал бы полное сходство по первым двум строчкам, по двум заглавным буквам, а тут перед ним целых два больших письма, в написании которых разобрался бы и любой писцовый ученик! Всё верно, доказано, несомненно и отвратительно!..

Теперь оставалось лишь с точностью узнать, кто писал письмо монаха к жене. Его мог написать Филарет Романов из своей ссылки, применив, для соблюдения тайны запрещённой переписки, этот безличный церковный почерк и не поставив подписи, но тогда непонятно – почему же письмо оказалось у него в доме, а не у его семьи, живущей в Костроме? Но может быть, что это и не его письмо, а кого-нибудь из его друзей по ссылке, переданное ему при отъезде в Москву для отдачи по назначению и залежавшееся у него в бумагах, забытое им… Всё возможно! Прежде, чем делать выводы, надо спокойно и основательно всё разведать, не сообщая пока никому и не прибегая к способам казенного розыска.