Александр Галкин - Царевич Димитрий

Подошла в конце февраля Масленица – особый, не указанный церковью праздник, несколько напоминающий рождественские Святки, с катаньем на улицах, скоморохами, качелями, пьянством и, сверх всего, старинным кушаньем – блинами. Церковными правилами была установлена перед длинным Великим постом неделя некоторого умеренного воздержания в пище, чтобы переход к суровому посту был не так резок. Это был полупост, когда запрещалось есть мясо, но разрешались масло, молоко и яйца – отсюда и название этой недели. Однако православные с незапамятных времён ухитрились превратить этот подготовительный к посту срок в прямую его противоположность: казалось, в предвидении пищевых лишений они старались наесться сразу на два месяца вперёд и из масленичного полупоста делали Обжорную неделю, Случаи смерти от объедения в это время бывали часто и никого не удивляли – всё, что было в домах приготовленного на масле, люди потребляли до конца, не оставляя на постные дни. Одновременно, конечно, шло и всякое другое веселье – толпы народа наполняли кабаки, снежные горы, кулачные бои, медвежьи травли и прочее.

Димитрий почти не принимал участия в народных развлечениях, большей частью сидел дома, был два раза «на блинах» у бояр, устроил однажды и у себя пирушку с Пушкиным и с поляками, но не досидел на ней до конца – показалось скучно.

В последний день Масленицы, называемый Прощёным воскресеньем, накануне Великого поста, по древнему обычаю, люди просили друг у друга прощенья в обидах, «неудобь-сказанных» словах и даже помыслах. Кланяясь один другому в ноги, они целовались и расставались как бы примирёнными со своими недругами, очистившимися от скверны жизни. С царём это проделывалось в домовой его церкви, за вечерней; бояре кланялись ему в землю, а он им – в пояс со словами: «Прости меня (имярек), аще согреших в чём волей, аль неволей, аль помышлением моим!» Димитрий давно знал и любил этот трогательный обычай, умилявший его в юности, но теперь показавшийся нестерпимо лицемерным. Были противны лживые мольбы бояр о прощении обид и совсем невыносимы свои собственные просьбы о том же – он никому ничего не прощал, не забывал ни разрыва с Ксенией, ни последнего заговора с гибелью своего друга. Он был искренно рад, когда праздники кончились и наступил Чистый понедельник, с постной церковной службой и печальным звоном, так соответствующим его настроению.

Дни шли за днями. Вспоминая иной раз царевну, Димитрий вынимал её вещи, держал в руках, смотрел, вздыхал и снова убирал, кладя каждый раз ключ от шкафа к себе в карман. Но памятки эти наконец пригляделись, письма были заучены наизусть, и однажды, раздумавшись, он захотел пополнить своё хранилище: осмотрев её бывшее жилище, поискать там каких-нибудь её остатков. Объявив дворецкому, что желает посмотреть дворец царя Бориса, он в назначенный день отправился туда в сопровождении Басманова и без военной охраны – не захотел водить лишних свидетелей. Долго ходили они по бесчисленным пустым комнатам, лесенкам и чуланчикам, полным пыли и сора, или же занятым кем-то под жилье, пока не попали в желанную горницу в верхнем этаже. Средней величины, в два окошка, она поразила Димитрия своей неприглядностью, и в первую минуту он ругнул себя за то, что до сих пор не позаботился о ней. На голых стенах внизу болтались клочки шёлковых обоев, посреди валялись старые столы и табуретки, какой-то одёжный хлам, рваные лапти, пустой бочонок, медный согнутый подсвечник и тому подобное. С печалью ворошил он всё это ногою, понимая, что эти вещи ничего общего с царевной не имеют; и уже потерял было надежду найти хоть что-нибудь из её принадлежностей. Но вдруг увидел в углу за печкой прикреплённый к стене небольшой изящный поставец, незаметный за отворённой дверью и, вероятно, потому и сохранившийся. Открыв его, Димитрий нашёл на верхней полочке хрустальный флакончик с душистым маслом, употребляемым от зубной боли, и резную коробочку с мотками разноцветных шелков и крючками для вязанья, а на нижней – связку письменных гусиных перьев. Как поставец, так и все эти находки царь приказал отнести в свою спальню и, обойдя для видимости ещё десяток комнат, сказал, что надоело, и прекратил осмотр дворца. Он надеялся отыскать там что-нибудь более живое – книги, записки, собственноручные вышивки, но ничего такого не было в разгромленной горнице, и царь поделился своим сожалением с Басмановым. Тот сказал, что есть ещё одно место, где пребывали Годуновы после своего падения, – это дом на Воздвиженке, куда их свезли во время весеннего мятежа, до прихода государя в Москву, и где их убивали. Царевна оттуда, а не из этого дворца, была взята в монастырь, и дом этот с тех пор стоит заколоченным; побывать там и поискать её остатков можно хоть сей же час, хотя, вероятно, многое уже разграблено. Но Димитрию не захотелось посещать место ужасной смерти своих врагов, и он поручил это своему спутнику, который в тот же день туда и отправился. Вечером Пётр Фёдорыч принёс царю книгу в кожаном переплёте, пояснив, что нашёл её в ящике разбитого стола, валявшегося в горнице, посреди такого же хлама, какой они видели и во дворце.