Александр Галкин - Царевич Димитрий

Первое время всё шло не худо – военные сборы хоть и не вызывали никакой радости у москвичей, но и не встречали противодействия, а крупное купечество, предвидя барыши от казённых поставок, было даже довольно. Но не дремали и враждебные силы – кружок Василья Шуйского готовился к совершенно иному. Через многих своих людей он распускал слухи о невыгодности войны, о предстоящем разорении Москвы и обогащении разбойных казаков. А явившееся вскоре дальнейшее развитие военных планов и предположений само собою способствовало укреплению таких слухов. Вскоре стало известно, что король Сигизмунд, домогаясь шведского престола, готов за военную поддержку отдать Москве берег Финского залива; об этом много и горячо толковали. Старые чаяния торговой Москвы о завоевании берегов Балтийского моря, заглохшие после поражения Ивана Грозного в Ливонской войне, теперь воскресли с новой силой. И не только купцы, а и передовое дворянство считали, что если уж воевать, так не с Крымом, а со Швецией и, пользуясь поддержкой Сигизмунда, довести до конца великое дело, начатое государевым отцом и стоившее Москве стольких трудов и средств. Были сторонники такого предприятия и среди бояр, во главе с митрополитом Филаретом, полагавшим, что лучшего времени для войны со шведами никогда не было и не будет. Они указывали, что Швеция, раздираемая междоусобицей из-за престола, очень слаба, что поляки уже наседают на неё и готовы отдать русским и Нарву и невское устье со всей рекой до Ладоги. Не воспользоваться этим – значит принять позор от грядущих поколений, которым неминуемо придётся добывать этот самый морской берег и у которых не будет уже тех удобств, какие «Господь Бог нам днесь дарует»! Напоминая, что царь Борис добыл устье Невы путём переговоров со Швецией, да не удержал его, они советовали спешить из всех сил и немедленно занять его военной силой. Говорили даже, что крымскую войну можно предоставить одним казакам, которые при польской поддержке смогут одолеть хана и без московского ополчения, пользуясь царской хозяйственной помощью.

Однако атаман Корела и слышать не хотел об изменении уже принятого Сенатом и утверждённого царём плана войны с Крымом. На совещанье у царя он прямо сказал, что если государь идёт воевать со шведами, то казаки пойдут на хана без Москвы, с поляками и ногайцами. Но коли Бог даст победу, то всё новые земли не будут московскими, да, гляди, и старые как бы не отошли к той же Польше или к украинскому гетману. На царя действовали и угрозы Корелы и доводы Филарета за шведскую войну – ему было всё равно, с кем воевать, лишь бы сражаться, и, не имея своего твёрдого мнения, он решил ублаготворить обоих противников. В угоду казакам Димитрий сделал издевательский вызов крымскому хану – послал ему в качестве подарков шубу, сшитую из свиных кож, и тулуп с остриженным мехом и велел сказать, что скоро так же острижет и всю крымскую орду. Королю же шведскому Карлу написал по совету Романова грамоту с резкими упрёками в незаконном занятии престола и требованием немедленной уступки его Сигизмунду, угрожая в противном случае войной. Получалось, что царь собирается воевать одновременно и на севере и на юге, чем и воспользовались недоброжелатели для усиления злостных слухов о грозящей опасности. Они говорили теперь и писали в подметных письмах, что царь безумствует – хочет воевать со всем светом, и уж не только разоренье, но и гибель московского государства неизбежна.

Сторонников похода к Финскому заливу было в Москве немало, и всё это – цвет столицы: влиятельные купцы, вывозящие за границу кожи, мёд, воск, шерсть, поташ и прочее, и близкие к торговле грамотные дворяне, понимающие значение недалёкого морского берега. Крымская же война встречала в столице мало сочувствия, но все хорошо понимали, что в южной части государства, за Рязанью и Тулой, она весьма желательна и о шведском походе там вовсе не думают. Найти же охотников воевать на оба конца было немыслимо именно по той причине, что местные люди там и здесь смотрели на дело прежде всего со стороны своих местных выгод – Русь не была ещё объединена полностью в целостный живой организм. А основные массы населения – мелкий люд, тягловые мужики, «вольные люди» – думали прежде всего о новых порядках внутри страны, о земле, промыслах, кабалах и совсем не хотели воевать. Верхушка общества понимала эти народные настроенья и не была уверена в благополучном призыве даже и на одну войну, объявление же сразу двух все считали опасным, могущим привести к мятежу мероприятием.