Александр Галкин - Царевич Димитрий

– Батюшка, – гаркнули стрельцы, снова падая на колени, – облыжно то! Послужить тебе хотим! Умрём за тебя! Нет у нас измены! До последнего постоим! Не гневайся! Покажи нам ворогов твоих! Выдай лиходеев! Смилуйся, отец родной!

– Боярин Пётр Фёдорыч! – обернулся Димитрий. – Прикажи привести сюда негодяев.

– Здеся они, государь, – ответил Басманов. – Сейчас выведу. – И удалившись в покои, через минуту вернулся с заговорщиками, сопровождаемыми стражей из Маржеретовой роты.

– Вот, нате! Отдаю вам их всех семерых – расправьтесь с ними сами, коли меня любите! – сказал царь, указав на связанных людей, и, не дожидаясь каких-либо действий со стороны толпы, удалился во дворец.

А безоружные стрельцы, бросившись в чрезвычайной ярости, с ужасным криком, на своих преступных товарищей, в течение получаса так их били и терзали, что буквально разорвали голыми руками в куски [16].

Но понимал Димитрий Иванович, что стрелецкий полк менее всего виновен в случившемся, что как рядовые стрельцы, так и начальники их верны ему и готовы защитить его во всякое время. И уж, конечно, не какой-то мелкий дворянчик Шеферетдинов стоял во главе этого заговора – виновных надо искать выше, в тех кругах, где давно уже новое царствованье стало поперёк горла. Басманов прав, кивая на бояр, но, пока ни одной прямой улики и даже оговора против них нет, он не может карать их, создавать же искусственное обвинение путём клеветы не хочет. Однако и молчать перед ними тоже не желает: надо спокойно и с достоинством дать им понять, что он тоже не дурак и знает, что почём.

Вскоре после казни заговорщиков он явился в Сенат; собравшийся в большом составе, впервые после покушения, для изъявления верноподданнических чувств царю по случаю чудесного его спасения. Князь Фёдор Мстиславский от лица всего присутствия витиевато и длинно читал по бумаге поздравительное слово со всякими благими пожеланиями и молитвою. Все слушали стоя, царь тоже сначала встал, но потом, зло улыбнувшись, сел и, смотря в пространство, терпеливо ожидал, когда кончат. По окончании чтения бояре, поклонившись царю, расселись по местам и приготовились слушать патриарха, долженствующего сказать своё краткое слово. Но, к удивленью их, Димитрий заговорил сам – все снова встали, повернулись к нему и напряжённо слушали среди наступившей тишины.

– Мы благодарствуем боярам, – начал он полным голосом, – членам Сената нашего, на добрых хотеньях, всем вам здравия желаем и тож благословенье Божие на ваши головы зовём!

Бояре поклонились.

– Вы лучшие от земли руссийской и к доброму сердцу вашему мы повсядень стремимся – хотим в любови с вами жить, в мире и верности вместе трудиться на благо отчизны нашей! И горько нам было узнать то, что мы узнали: сей заговор, как и летошний, без сумнения гнездится не в стрелецких полках, а в чьих-то хоромах! Розыскные сказы и домыслы туда ведут! Не о вас, зде предстоящих, говорю, а вообще о богатеях московских. Пойманные злодеи сказали, что вор Андрейка Шеферетдинов обещал им по тысяче рублей за убиенье наше, да Господь снова спас меня от ножа изменников! Но где было взять нищему Андрейке такие деньги? Не боярская ли богатая мошна за ним стояла? И почто сей безвестный дворянин на меня руку поднял? Никогда он со мною не баял, никаких обид от нас не принял и для злого умысла причины не имел! Не ясно ли, что рука иная, высшая рука водила Андрейку на измену!

Он на минуту остановился, как бы собираясь с мыслями: давно не говорил столь откровенно с боярами. Начав спокойно и желая в плавной царской речи лишь намекнуть им о сущности дела, он, постепенно распаляясь, дошёл до прямых упрёков, но отступать не хотел. Взглянул, ища поддержки, на Филарета – тот потупился, посмотрел на Пушкина и, встретив раздражённый взгляд, несколько смутился и произнёс печально:

– Мне очень жаль, что нет любови в вас! – Опять остановился, помолчал, и вдруг, вспыхнув, блеснув очами, он громко, с гневным надрывом крикнул: – Доколе будете заводить смуты и бедствия на Руси?! Она и без того страждет – разве вы хотите довести её до распада? В чём вы можете винить меня?.. Распускаете слухи, что яз не истинный Димитрий, – но обличите меня и тогда вольны лишить меня жизни! Меня признала матушка, и дяди мои, и ближние мои, да и сами вы знаете правду мою, а всё же враждуете супротив меня! – Он встал с места, горячий и негодующий. – Яз вопрошаю вас – почто не любите меня?! Зачем умышляете на меня зло?! Говорите хоть единый раз в жизни прямо! Скажите здесь свободно и просто – чего хотите вы от меня?!. [17]– Голос его срывался, лицо пылало, руки ходили помимо воли, взгляд перебегал с одного на другого. – Вы смерти моей жаждете! Вот что вам нужно!.. – кричал он на всю палату. – Но яз не дамся! Яз вижу козни ваши!.. Яз покажу злодеям!.. Будьте вы трижды прокляты!!. Анафе… – Он опомнился и замолчал, дико озираясь, в крайнем волнении.