Александр Галкин - Царевич Димитрий

– А знаешь, что яз сей час измыслил? Послушай-ка! Покеда наш Андрей Иваныч не пришёл, так не пойтить ли нам днесь ко Григорию Богданычу аль к Басманову да и поведать обо всём? Тогда Андрейку схватят, а нам награду дадут!

– Поздно хватился, Микитка! Взявшись за гуж, не болтай, что не дюж! Дадут нам по сотне рублёв, да и с богом! А ещё может статься, что Басманов не поверит да на допрос возьмёт!

– Григорий Богданыч не выдаст нас, а наградят нас не по сотне рублей. Подумай-ка!

– Твой Григорий Богданыч ныне занедужил, говорят, влёжку лежит – гляди, как бы не отдал Богу душу и без нашей подмоги!

– Вот что! А ты отколь ведаешь?

– За вечерней стольника верхнего видел – он при мне Басманову сказывал, что плох Григорий. А ещё видел лекаря немецкого, как в колымаге приехал. Кабы он не захворал, такяз, может, и не пошёл бы на такое дело.

– А почему же?

– Да что ж ты за дурак! Не разумеешь, что не легко и с одним царём будет справиться, коли за саблю успеет взяться, двоих же нам и вовсе не одолеть. Сей Григорий вельми силён – один положит нас обоих.

– Нас будет четверо!

– Всё равно, не пошёл бы. А теперь чего лучше!

– Его горница над нами, что ли, будет?

– Как раз над нами. Тихо там – должно, все спят. Дай, Господи! Молчи сиди!

Но сидеть ночью в незнакомом месте с тревожными мыслями о предстоящем убийстве и всё время молчать было невыносимо; разговор скоро возобновился.

– Что-то в животе урчит! – сказал Микитка. – Не надо было сбитню у Парашки пить.

– Давно говорю тебе – брось сию бабу: вишь вот, опоила она тебя.

– Не брошу! Добрая баба, хоть и бают, будто гулящая! Она тож Отрепьева хвалит.

– Крутилась с ним по осени, да и не с ним одним!

– Ну и что ж! Бог ей прости! А теперь со мною! Как получу тыщу рублёв, уеду с ней за Курский посад, землю там дадут – куплю коней, избу поставлю пятистенку, свинки будут, овечки… А рыбы, говорят, там в реке – хоть руками лови! Ух! Пошли, Господи! И заживём же! Даж холопей держать буду!

– Собрался Микитка шубу шить, а мех-то ещё на медведе, а медведь-то в лесу, а лес-то – день езды, да и тот не наш! Так-то вот. Уж не холопей заводить, а хучь бы дал Бог должишки покрыть, из нищеты вылезти, да хоть клетушку исправную себе поставить, и то слава Богу!

– Куда ж ты деньги-то девать будешь?

– Коптильню рыбную устрою – давно хочу Яз ведаю то дело – у дяди научился. А потом в рост давать буду – самое прибыльное дело!

– Ростовщиком будешь, Павлуха? Говорят, грешно сие и безбожно.

– Грешно? А почто попы да монахи сим промышляют? Стало быть, греха нет.

– На правежах должников-то своих держать учнёшь? Долги выколачивать!

– А то как же? Плати в своё время, како обещался, а нет – так в кабалу иди.

– Государь все кабалы простить велел. Нет боле кабальных людишек!

– Постой! Молчи… Слышишь?..

Невдалеке скрипнула половица – они тревожно обернулись; звук повторился – вскочили с места, схватились за ножи. В комнату, с чрезвычайной осторожностью, входил обутый в мягкие валенки высокий мужчина, в коротком полушубке, с саблей на боку, кинжалом и пистолетом за поясом, – всё это осветилось косым светом из окошка, лицо же его оставалось в тени.

– Боярин Андрей Иваныч? – спросили стрельцы. – Мы уж думали, что не придёшь!

– Почитай, целый час тут по горницам впотьмах блуждаю – никак найтить вас не мог, Должно, здесь всё заколдовано – недаром царь наш колдуном зовётся! Ну ладно! Вы готовы?

– Хоть сей же час!

– А третий где? Егорка?

– В сенях стоит на страже. Позвать? – И стрелец направился было к выходу.

– Стой, стой! Куда ты в сапожищах! Топочешь, как конь! Яз сам пойду. Где это?

– Вот в сей проходец и направо – тут и есть.

Шеферетдинов тихонько двинулся в указанный проход и через некоторое время вернулся с третьим стрельцом, от которого за сажень несло водкой.

– Успел уж налопаться, – злобно шипел Андрей. – Наказывал ведь не пить! На что ты нужен мне пьяный?

– Ни в одном глазе, боярин! Трезвее всех стоим! Да мы можем…

– Молчи уж. Слухайте, ребята, – зашептал он, вставши к ним вплотную.

– Как подымемся наверх – перва дверь будет к письмоводу Отрепьеву. Она не заперта, потому – болен он, и польский лекарь, что внизу спит, к нему в нощи заходит, для него и оставили отперши. Нам сие вельми на руку.

– Оттого и решили иттить ныне? – спросил Павлуха.

– Верно судишь, Пал Нилыч! Допрежь хотели на Масленой сие дело совершить, а как захворал этот пёс, ну, и спешим! Так вот, мы к нему войдём и тут же кончим его на одре; баба, говорят, там сидит у него, сиделка, и её тож, чтоб не гласила. А дале дверь от него в царску спальню, без замка строена, и мы пройдём без натуги. Ножи наготове держите и не давайте царю восстать с постели. Бросайся сразу – коли, руби что мочи есть! Постеля же его, как войдёшь – налево. Треба не мешкать. Идёмте! Благослови, Господь!