Александр Галкин - Царевич Димитрий

В пригожий солнечный полдень под звон колоколов и клики, несшиеся с обоих берегов реки, явился сюда Димитрий Иванович, сопровождаемый многочисленными боярами, и воссел на своём месте. Когда разместились и бояре, поп окропил площадку святой водою и распорядитель боя – Басманов – доложил, что всё готово, царь дал знак к началу действа. Дворцовый трубач, выйдя на середину огороженного места, звучно сыграл «призыв» и, поклонившись государю, уступил своё место царедворцу в золотистом кафтане с жезлом в руках – глашатаю. Последний громко объявил, что великий государь жалует золотой кубок со своего стола тому, кто положит зверя, и что подносить этот кубок будет государев кравчий при трубных гласах и с честию. Он приглашал желающих выходить в круг: «потешить государя великого и весь народ православный, удаль свою показать и славу добрую стяжать!» Вышло трое: стрелец с рыжей бородою в меховом полукафтане с нашивками, мужичок в зипуне – видимо, постоянный охотник из пригорода, и молодой боярский сын. Они вынули из шапки жребий, кому выступать первым, и он достался боярскому сыну; двое других удалились тогда за ограждение. Вся Москва смотрела теперь на рослого красавца лет двадцати трёх, одетого в лёгкий щегольской полушубочек темносинего цвета, с собольей оторочкой, красные сапожки, дорогую шапку и мягкие варежки. На одно плечо его была красиво накинута длинная, крытая лиловым бархатом шуба, не скрывавшая его фигуры; за поясом виднелся кинжал в серебряных ножнах, а в руке он держал «рогатину» – крепкую палку с привязанным к ней большим острым ножом. После того, как глашатай объявил его московским дворянином Фёдором Дмитриевичем Шереметьевым, он поклонился царю в землю, боярам – в пояс и всем остальным на четыре стороны – головою. Увидав слева у самой изгороди два женских лица – старое и молодое, он отвесил им особый поклон, обменявшись взглядом с девицею. Затем, сбросив шубу на руки подоспевшему челядинцу и оставшись один в кругу, попробовал, хорошо ли вынимается из ножен кинжал, и встал в надлежащую позу, ожидая врага.

Из толпы тотчас же донеслось: «Здрав буди, Фёдор Митрич!», «Молодец, боярин! Ай да Федя!» Там уже судили и разбирали его по косточкам: «Уж и щёголь же!» – «Жених завидный!» – «Девки, не глядите – глаза сломаете!» – «А жидковат, кость мелка!» – «Да, щуплый, такому не взять!», – «Ой, что ты! Да он на охоте скольки раз брал!» – «Яз тоже его знаю – беспременно возьмёт!» – «Ну где ему – матушкин сынок!» – «Ставлю полтину, что возьмёт зверя!» – «Идёт!» – «По рукам! Разнимай, отец дьякон!» – «Ой, не возьмёт! Проиграешь, парень, у него в деснице силы нет!» «В деснице! – передразнил спорщик. – Да что ты понимаешь?! Тут первее всего в ноге сила нужна, а стоит он – дай Бог всякому! Буди здрав, боярин! Держим за тебя!» – крикнул он через головы возражавших.

На площадке по недолгом времени появился и противник – огромный чёрнобурый медведь, выпущенный с противоположной стороны и, в первую минуту, остановившийся как бы в нерешительности перед пустым пространством. Фёдор стал медленно к нему подходить с рогатиной, зверь не трогался, стоял в двух шагах от входа, нюхал воздух и внимательно смотрел на человека. Расстояние между ними всё сокращалось, парень, не отрывая напряжённого взгляда от медведя и ещё замедлив шаг, видимо, готовился к нападению. Толпа улюлюкала, кричала на медведя, бросала снегом, всячески побуждая его подняться на задние ноги и пойти на человека; того же, несомненно, хотел и боец. Зверь чуть попятился от криков, и тут какой-то мальчишка из-за изгороди полоснул его длинным кнутом по спине, задев кончиком, и в тот же миг, с изумительной для его огромной туши проворностью, медведь повернулся назад и бросился к выходу. Но узкий проход, в который его пустили на круг, был уже заставлен крепким деревянным щитом и, несмотря на могучий нажим, не поддавался. Зверь снова повернулся, взглянул на своего врага, что-то, кажется, понял, тревожно, но не злобно рявкнул, вытянув морду, готовясь к обороне. Фёдор приближался, медведь немного припал к земле, видимо, собираясь действовать низом и схватить врага за ноги или с размаха ударить по ним своим телом. Как всякий охотник, парень отлично знал, что медведя в таком положении взять холодным оружием и без собак невозможно и что если зверь не поднимется на задние ноги и будет нападать «низом», то от него не спасёшься. Вовремя это заметив и не сводя глаз с противника, Фёдор отступил на несколько шагов. Тот приподнялся, встал нормально, на четыре ноги, злобно рыкнул – отступление врага придало ему смелости, – сделал три шага, но снова остановился, выжидая. Нужно было во что бы то ни стало довести медведя до ярости, чтобы поднять на задние ноги и тогда воткнуть ему рогатину в самое уязвимое место – под левую лапу, в грудь. Понимали это и зрители, кричавшие со всех сторон на зверюгу и бросавшие в него чем попало, дабы скорее вывести из терпенья. Фёдор вынул из кармана приготовленный на сей случай камень и бросил его в зверя, попал в спину – очевидно, не больно: тот не шелохнулся, но глазки блеснули зелёным огоньком. Тогда боец, заметив под ногами кусок острого льда, быстро его поднял и, ловко бросив, попал медведю в челюсть, ушиб зубы и рассёк губу – закапала кровь. Медведь злобно заворчал, взглянул на красные капли, понюхал их и затем медленно, но твёрдо и хищно, с глухим рычаньем, двинулся на врага. Тот снова отступил – зверь пошёл скорее, Фёдор сделал несколько шагов в сторону – медведь кинулся к нему чуть не бегом, но человек вдруг остановился и, бросив ещё раз камнем, попал ему в голову. Заревев от злости, медведь смело кинулся на неподвижного врага. Не дойдя двух шагов, он, в крайнем возбужденье, с открытой пастью и рёвом, поднялся на задние ноги, намереваясь схватить свою жертву огромными когтями. Отставив ногу, молодец взмахнул рогатиной, чтобы всадить её в рыжеватое брюхо зверя, уже обдававшего его жарким своим дыханием. Толпа замерла кругом. Наступила решительная минута. Внезапно тишину разрезал женский вскрик слева: «Ах, Феденька!», на какой-то миг заставивший дрогнуть сильную руку борца. Удар вышел неверный – лезвие ножа скользнуло немного в сторону, не попало в сердце, а, распоров кожу, наискось вышло под лапой на другую сторону. Кровь рекою хлынула из широкой раны, медведь взвизгнул, но не упал, даже не пошатнулся, продолжал напирать с прежней силой. Едва Фёдор успел выдернуть рогатину, как зверь опустился на все четыре лапы и, юркнув с проворством кошки под ноги парня, повалил его, чуть не схватив зубами. В одно мгновенье перевернулся молодец на льду и вскочил на ноги. Побледневший, всклокоченный, без шапки, он выхватил кинжал, изо всей силы вонзил его в медвежий бок, но не сразил врага – зверь в ту же минуту схватил его за ногу и в ярости начал волочить по льду. Всё место было обильно полито кровью, крик человека и рёв медведя слились в один ужасный звук!