Александр Галкин - Царевич Димитрий

Она, наконец, появилась и, не выразив сожаленья, что заставила себя ждать, пригласила перейти, в другую горницу, с окнами на двор. Там она зажгла оплывшую сальную свечку в деревянном подсвечнике и, поставив её на непокрытый заскорузлый стол в переднем углу, взглянула на гостя. Он увидел нестарую ещё женщину в холщовой рубахе и такой же юбке, с зорким взглядом и сумрачным лицом под чёрным головным платком. Горница, в которой они теперь были, оказалась почти пустой, неуютной, почерневшей от дыму, с небольшой закопчённой русской печкой и двумя скамейками возле стола. Вверху по стенам были заметны какие-то мешочки и тёмные пучки сухих трав, издававшие неприятный сладковатый запах, похожий на дух гнилого сена. Захар хотел было, по обычаю, перекреститься на икону, но таковой не оказалось, почувствовал себя неловко и через силу сказал:

– Здравствуй, Матрёна!

– Буди здрав, красавец! Видишь, правду я тебе тогда молвила, что ещё раз свидимся, и недаром учила, как искать меня.

– Да, да… Куда прикажешь сесть-то?

– К столу садись, кормилец! Да что это бледен ты? Недужишь, что ли?

– Не, здоров яз. А вот на тебя гляжу – не узнаю! Там, у Авдотьи, ты кака-то другая была, теперь сменилась…

– Боле года прошло, батюшка. Авдотья-то уж помереть успела, и я старею от жизни тягостной.

– Страшная ты!

– Хо-хо! – буркнула она как будто с некоторым удовольствием и сказала насмешливо: – Коли боязно, так уходи, сокол ясный, не держу! Со страшной бабой не водись! – Подбоченясь, она криво улыбнулась, взглянула остро, стала ещё страшнее, но как-то ещё сильнее потянула его к своей тайне и приковала к лавке. – А бояться у меня нечего – будь покоен! Говори-ка лучше, зачем пожаловал, да тряхни мошною! По старому, поди, делу – по зазнобе твоей?

– Так, Матрёна. И ничего яз не боюся – не из таких мы! Жду словес твоих – не держи долго.

– Да что ж это я стою, как дурёха! Гостю дорогому даж кубка не поставлю!.. Может, винца отведаешь аль мёду прошлогоднего?

– Не хлопочи, хозяюшка, благодарствую! Ничего пить не буду. Делай скорее, болит душа!

– Ну, ну, не обижаюсь, разумею, батюшка! Сейчас я! Подвинься к столу поближе.

Пойдя за печку, ворожея скоро вынесла оттуда две сухих чёрных ветки какого-то широколистого растения и немножко белого порошку на деревянной ложке, а из соседней комнаты принесла старинный, позеленевший от древности медный стаканчик, полный воды.

– Отхлебни, – сказала она и, когда он это сделал, набрала в рот воды и, отодвинув свечку, трижды спрыснула пустой стол. Потом взяла одну ветку, трижды обвела ею вокруг головы парня и, прошептав какие-то слова, зажгла траву от свечки и подержала над столом. Ветка, несмотря на сухость, не вспыхнула сразу, а горела медленно, и пламя очень странно перебегало сначала по каким-то жилкам, а потом уже захватывало промежутки. Когда трава разгорелась, гадалка стала посыпать её белым порошком с ложки и, пристально смотря на огонь, уже довольно громко произносила непонятные слова. Порошок трещал, рассыпался синими искорками и вместе с веткой распространял таинственно-волнующий, пряный аромат, сильнее всего прочего действовавший на Захара.

– Думай о ней! – сказала она строго.

Он пытался думать, напрягал мысли, но они разбегались под боязливым чувством колдовских чар, от необычайного лица хозяйки, беспокойного запаха и чуть слышного посвистыванья ветра в трубе. Когда ветка сгорела и пепел от неё упал на смоченный стол, Матрёна положила свою левую руку на голову гостя и, жутко взглянув ему в глаза, повторила ещё строже:

– Думай о ней!

Он задрожал от страха, но, однако, сию же минуту стал думать о своей Наташе… Гадалка быстро зажгла вторую ветку, и та горела с большим дымом, в котором Захар на мгновение совершенно ясно увидел ту, о которой думал! Это было так неожиданно, чудесно и страшно, что бедняга вскрикнул, привскочил с места, но рука колдуньи удержала его на лавке. Матрёна как будто не сомневалась в том, что он действительно имел видение. И спросила только:

– Какова она?

– Ох, постой!.. Пусти руку!.. Господи Исусе!

– Его тут не поминай, а говори, что узрил?

– Плачет она…

– Се худо. Но подожди – посмотрим дале.

И взяв с окошка тонкую лучинку, она села к столу, придвинула свечку и стала внимательно рассматривать пепел, упавший от первой ветки, легонько трогая его лучиной. Через некоторое время заговорила тихо, нараспев, похоже на причитанье плакальщиц по покойникам:

– Ждет тебя, сокол мой, честь великая, радость нечаянна и прибытки немалые. Сидеть ты будешь на княжеском пиру, будешь чашу имать от самого государя преславного; побьёшь ты своих супротивников во кулачном бою, и пойдёт о тебе славушка по всей земле! – И вдруг отрезала неожиданно твёрдо и жёстко: – А свадьбе твоей с этой Натальею не бывать!