Абрам Каган - Преступление и совесть

Самое важное и трудное было еще впереди. Предстояла борьба с Чаплинским, которого Фененко искренне недолюбливал и жаждал дискредитировать. Теперь следователю представлялось ясным, куда метит Чаплинский. С каждым днем действия прокурора вызывали в нем все больший протест и неприятие.

«Честность, Васька, только по-честному… — звучали в ушах Фененко слова отца. — Будь человеком совести и правды». Так простой трудолюбивый крестьянин с натруженными руками и добрым сердцем поучал младшего сына, когда приезжал к нему в гости в Киев. И на ответственном посту следователя Фененко свято помнил завет отца и не мог, не хотел позорить его память.

Уже с первых дней совместной работы с прокурором Фененко почувствовал, предвзятое отношение Чаплинского. Следователь до поры до времени решил скрывать свое недовольство прокурором, сдерживать свои чувства, пока полностью не раскроет подлинных преступников. И лишь тогда он даст понять Чаплинскому, что знает правду о зверском убийстве на Лукьяновке и не намерен поддаваться его давлению.

Чтобы убедиться в правильности своего предположения, Фененко решил взять в оборот одного из опаснейших головорезов — Ивана Латышева, злополучного Рыжего Ваньку, сидевшего нынче в лукьяновской тюрьме по делу очередного ограбления. Он распорядился доставить Латышева на допрос, заказал в кабинет вино и закуску.

Стоя у окна, следователь готовился к разговору, на который возлагал немало надежд.

Дверь открылась, и конвоир ввел Латышева.

— Садитесь, Латышев, — следователь подошел к арестованному и указал на стул.

По знаку следователя конвоир вышел и, как ему и было положено, остался за неплотно закрытой дверью.

Расположившись в кресле, Фененко повторил:

— Можете сесть.

Арестант одернул потрепанный пиджачок, достал из кармана платок и вытер шею, затылок. На лице Латышева, сплошь усыпанном веснушками, проступала желтоватая бледность.

— Даже зимой вам жарко?

— В воронке было душно, — хрипло ответил Латышев.

— Вы простужены?

— Да, немного повредил горлянку, — ухмыльнулся арестант.

— В опере вам, Иван Дмитриевич, так или иначе не петь, — пошутил следователь.

— Как знать, ваше благородие! Когда-то мечтал стать певцом.

— Именно поэтому я и говорю, что петь уже не придется.

Подняв голову и зажмурив хитрые глаза, словно вправленные в рамку рыжих век и бровей, Ванька сказал:

— Вы вот думаете, что Латышев только вор, но он…

— Почему не договариваете, Латышев? — Фененко выжидающе смотрел на него. — Продолжайте.

— Да что без толку говорить? Меня мордуют, перебрасывают из одной тюрьмы в другую… Напрочь отбивают охоту к жизни…

Следователь внезапно изменил тон:

— А вы бы как хотели, Рыжий Ванька? Грабить, воровать, и чтоб вас оставили на свободе?

Латышев опустил голову.

— Вы слышите, Рыжий Ванька? — повторил он.

— Кого вы имеете в виду, ваше благородие? — спокойно спросил Латышев.

— Вас.

— Меня зовут Иван Дмитриевич.

— Вера-чиновница мне говорила, что ваша кличка Рыжий Ванька.

— Чеберячка, что ли?

— Да, она.

— Бросьте шутковать, ваше благородие!

Латышев вызывающе глянул на следователя и пододвинул стул ближе к круглому столику, вплотную приставленному к письменному столу. На этом столике обычно лежали составленные следователем протоколы допроса. Теперь здесь стояла бутылка вина и закуска.

Латышев удивился: что за притча! Не подвох ли? Ему не однажды приходилось иметь дело с этим строгим, хотя внешне и добродушным следователем; не раз, пойманный с поличным, он подписывал протоколы о совершенных им кражах и других преступлениях. Если думают его, Рыжего Ваньку, на этом купить, то не на такого напали!

Голос следователя вывел его из размышления:

— Садитесь ближе, Иван Дмитриевич.

Латышев неожиданно махнул рукой: будь что будет — хорошая закуска дела не испортит.

— Да, я и позабыл: у меня ведь есть икра первосортная… — следователь открыл ящик своего стола и вынул жестяную круглую банку с красной икрой.

— Я, ваше благородие, предпочитаю белую булку с черной икрой, — проговорил арестованный. — Чуть вкушу эту самую икру, она для меня как бальзам. Смачно!

Оба понимающе улыбнулись. Выпили по стопочке, закусили. Все это время Фененко пристально глядел на Латышева. А тот думал:

«Неспроста такой прием, что-то за этим кроется! Тут и Верка-чиновница замешана, ясно. Возможно, она засыпалась и меня за собой тянет».