Абрам Каган - Преступление и совесть

— Это вы являетесь врагами русского народа, а не мы!..

Вот этого Шишов уже не мог снести… Да и кто посмел бросить ему такое обвинение? Какой-то жалкий Ратнер, которого он может раздавить как муху! Однажды Шишов заявил на собрании «Двуглавого орла», что, если б он не боялся скомпрометировать своего отца, Ратнера давно б уже на свете не было… И впрямь, что для него этакий цыпленок? Теперь Шишову представлялся подходящий момент расправиться с ним. Но тут раздался голос Шабанова:

— Попробуйте только поднять руку!

Студент быстро застегнул тужурку, косо глянул на профессора.

— Еврейский адвокат… — процедил он сквозь зубы.

Эти слова прозвучали сигналом. Руки поднялись и сплелись. Посыпались удары по головам, по лицам. В таких случаях Голубев отступал в сторону и оттуда подбадривал свое воинство. Так было и на этот раз.

Кто-то побежал сообщить о происходящем ректору. Тот явился немедля и строго закричал еще у дверей:

— Как не стыдно вам, Аркадий Степанович! Известный профессор, а допускаете такое бесчинство! Стыдно перед русской наукой, позор для русского студенчества!

В ответ донеслись возгласы:

— Здесь нет русских студентов — здесь только одни хохлы, ляхи и жиды!

У ректора задергались плечи. Понизив голос, он сказал, что судить об этом может только министр просвещения. Приверженцы Голубева утверждали свое: Киевский университет засорен инородцами.

— Русские деньги для русских студентов! — послышался крик.

Чья-то сильная рука рванула заклеенное окно: морозный воздух рванулся в аудиторию, неся с собой стаю мечущихся снежинок.

— Мне придется вызвать полицию, господа студенты, если не перестанете бунтовать, — заявил ректор и вышел из аудитории.

Очевидно, в стенах университета такое случалось не впервые. Но сегодняшний инцидент непривычно затягивался. По дороге домой кто-то из студентов забежал к зубному врачу Ратнеру и сообщил о волнениях в университете.

Зимний день клонился к вечеру, гася свои яркие краски, синие тени ложились на сверкающий снег. В домах зажигались огни, и только красное величественное здание университета все больше и больше погружалось во мрак.

Неожиданно в вестибюле университета появилась низкорослая полная женщина с перепуганным лицом. Это была мать Якова Ратнера. Проскользнув мимо дежурного, женщина торопливым шагом направилась на розыски своего сына. Сама того не замечая, она беспрерывно повторяла: «Яшенька, Яшенька, сыночек!..»

В коридоре женщина столкнулась с ректором.

— Господин! — обратилась она к ректору.

— Что вам угодно?

— Мой Яков… сын мой Яков Ратнер… Мне сказали…

— Все в порядке, мадам, — студент, сопровождавший ректора, взял женщину за руку. — Ступайте с богом! Здесь храм науки. Как вы сюда попали?

— Боже мой, мне сказали… мой Яков… Опять этот Голубев со своими головорезами!

— Идите спокойно домой, Клара Осиповна. Ничего с Яковом не случилось.

— Как я могу быть спокойна?! Я знаю его характер…

Ректор попросил студента проводить женщину к выходу, но она противилась: материнское сердце чует недоброе… Ей необходимо повидать сына…

— Но сейчас идут лекции, мадам!

— Крик слышен был на улице…

Она так и не ушла, остановилась у входа в надежде увидеть сына. Вскоре на лестнице появился сам Яков.

— Иди домой, мама, тебе здесь нечего делать.

— Отец послал меня сюда…

Она оставалась на улице до тех пор, пока не увидела живым и невредимым своего Якова. Студенты провожали профессора. Воодушевленные и взбудораженные, они усадили его в сани и долго еще бежали по снежным сугробам вслед за отъезжающими санями.

Покинув университет, Анатолий Шишов в весьма приподнятом настроении направился домой. Провожал его сам Голубев. Было видно, что он страшно доволен тем, что произошло в университете. Глава союза, он благодарил своего соратника за поддержку.

— Истинно русским людям, — говорил он, — все теснее становится в родной стране из-за чуждых элементов

— А Шабанов? — спросил Шишов. — Он ведь тоже русский человек?

— Он продажный… — пояснил Голубев товарищу, не зря слывшему в стане «союзников» тупоголовым. Товарищ этот мог проявить себя только тогда, когда требовалась физическая сила.

Прощаясь, богатырски сложенный Шишов в шутку слегка приподнял своего духовного вожака, дружески прижал его к себе, да так, что у того только кости хрустнули.

— Отпусти, медвежьи твои лапы!..