Абрам Каган - Преступление и совесть

Возле университетского подъезда остановились сани, и из-под меховой полости, засыпанной снегом, выбрался пожилой человек. Расплатившись с возницей, он направился к подъезду.

Навстречу ему выбежали два студента, торжественно взяли под руки и провели в вестибюль.

Это был известный специалист по римскому праву — профессор Шабанов. Несколько дней тому назад молодые члены союза «Двуглавый орел» во главе со студентом Голубевым устроили профессору обструкцию — он осмелился высказать нелестное мнение о членах Государственной думы Пуришкевиче и Маркове-втором.

Вскоре подоспела многочисленная группа студентов. Дорогую ношу осторожно подхватили на руки и с возгласами «ура» понесли на второй этаж в аудиторию. Все присутствовавшие там студенты встали, сопровождая аплодисментами появление на кафедре любимого профессора.

Щеки профессора пылали, умные глаза его блестели радостно. Он был приятно возбужден восторженной встречей учеников.

Профессор поправил яркий галстук, провел рукой по мягким длинным волосам и, слегка кашлянув, поднял правую руку — так он делал перед каждой лекцией.

Сразу же наступила тишина.

— Дорогие друзья, слушатели моего университетского курса, — начал он. — То, что произошло здесь несколько дней тому назад, не ново для нашей российской действительности последних лет. Знайте, господа, что в годы моего служения науке в стенах Петербургского университета также находились буйноголовые юноши, которые легко поддавались подстрекательствам грязных людишек с черными мыслями. Все это привело к тому, что одна из самых светлых личностей русской науки — профессор Богоявленский — заболел и вынужден был оставить кафедру. Мне хорошо известно, что этот факт возмутил все научные круги Петербурга. К сожалению, виновники не понесли наказания. Теперь, однако, совсем иные времена. Права, данные нам самим монархом 17 октября 1905 года…

Тут дверь аудитории с грохотом распахнулась и звон разбитого стекла прервал слова профессора. На пороге стоял Владимир Голубев, за ним довольно многочисленная группа его союзников. Их раскрасневшиеся мрачные лица не сулили ничего хорошего.

Студенты, находившиеся в аудитории, сразу же бросились к кафедре, заслоняя собой профессора. Но тут раздался голос Голубева:

— Не волнуйтесь, господа студенты, лучше послушайте, что я вам скажу…

— Не хотим, не желаем ничего слушать! — последовал дружный ответ.

— Не хотите?.. — Голубев мигнул своим дружкам, и один из них, здоровенный светловолосый парень в распахнутой тужурке, шагнул вперед. Он походил на поводыря медведей, такими рисуют их на лубочных картинках. — Анатолий, поговори с ними, — обратился Голубев к молодчику.

Анатолий Шишов, студент юридического факультета, сын члена киевской судебной палаты Леонтия Ивановича Шишова, давно приобрел репутацию одного из главных заводил.

От группы студентов, находившихся в аудитории, отделились два крепких парня и вышли навстречу Шишову. Они схватили его, но тот и не думал сопротивляться.

— Ты что, испугался их? — со смешком бросил Голубев.

Анатолий рванулся, и, возможно, возникла бы потасовка, но тут Голубев, забравшись на кафедру и ловко отстранив профессора Шабанова, провозгласил:

— Братья, братья во Христе! Русские люди, слушайте меня! Не надо кровопролития, сейчас я сообщу вам нечто весьма важное…

Все затихли.

— Уважаемый профессор… гм-гм-гм… — запнулся Голубев.

— Аркадий Степанович, — подсказали ему.

— …Аркадий Степанович Шабанов в своей речи упомянул нашего любимого монарха. Очень радостно, когда упоминают государя императора, являющегося олицетворением всего истинно русского. А знаете ли вы, русские студенты, о том, что подготавливается проект закона о введении земства в нашей стране? И в этом законе снова ставится вопрос об охране прав основного русского населения…

— Закон против малороссов и евреев! — воскликнул студент Ратнер, небольшого роста, близорукий щупленький юноша в пенсне.

— Проект этот защитит русских людей от жидов и хохлов, — перебил его Голубев.

И, несмотря на то, что Голубеву не давали говорить, его мощный голос пробивался сквозь нарастающий шум.

— А вы, господин профессор, в своих лекциях по римскому праву доказываете, что права русских людей вам чужды…

Многоголосый гул прервал Голубева. Больше всех волновался Ратнер. По натуре горячий и вспыльчивый, он всегда в таких случаях готов был ринуться на защиту справедливости. Так и теперь, он, казалось, не замечал налитых кровью глаз Анатолия Шишова. «Правда всегда страдает, но побеждает», — думал в такие минуты Ратнер. И он крикнул твердо и непоколебимо: