Тарас Рыбас - Красный снег

Он немедленно скрылся в наклонном стволе.

Погода, кажется, потянула на оттепель. Туман становился гуще. Иней серебрил провода и ветки на деревьях. Так случалось часто перед рождеством. Украсит иней белым, наледь на ветках сверкает, как богатое убранство, а все вокруг становится молчаливым и торжественным. Люди ходят по улицам в смутном ожидании радости. А потом напиваются. Лица костенеют. И вся красота сверкающей зимы внезапно хмурится, стареет, покрывается молочным туманом, а зима принимается морозить, поднимать ветер и ломать отяжелевшие ветки и даже целые деревья.

Теперь праздника не видать…

Сквозь туман торопливо шагал к Казаринке отряд с Лесной. Алимов по заданию Вишнякова поскакал к Косому шурфу выяснить обстановку. Вскоре обнаружилось, что выстрел из гаубицы приказал сделать Сутолов, когда на Ново-Петровском выезде появилась конная разведка Черенкова. Зачем расходовать снаряд на троих конников — объяснить трудно. Вишняков приказал явиться в Казаринку всем командирам отрядов, чтоб провести совет. У Косого шурфа оставили усиленный отряд, состоящий из военнопленных. А в направлении Сапетина выдвинули сторожевые посты.

Тревога немного улеглась.

Никаких активных действий со стороны Черенкова не замечалось.

К утру пал густой снег. Белое снежное поле отодвинуло горизонт версты на три дальше по сравнению со вчерашним днем. На этом расстоянии ранним утром и был замечен всадник с белым лоскутом на пике.

— Парламентер, — определил Вишняков и приказал пропустить.

Ждали парламентера в землянке на окраине Благодатовки — не высмотрел бы лишнего. За столом, сбитым из старых стоек и построганных горбылей, сидели трое — Вишняков, Лиликов и Сутолов. У Сутолова дергалась щека, он придавил ее кулаком. Лиликов, сложив руки на груди, колюче смотрел на ввалившегося в землянку рыжебородого казака. Вишняков барабанил пальцами по столу.

— Замерз, служивый, — сказал он, указывая взглядом на жарко топящуюся «буржуйку». — Отогрейся, потом доложишь, за каким делом явился на наш рудник.

Рыжебородый настороженно смотрел на сидящих. Мохнатую овечью шапку не снял — из-под нависшей шерсти глядели серые злые глаза. Правая рука, привыкшая подниматься при встрече со старшим армейским начальством, теперь дергалась в нерешительности. Вишняков это заметил.

— Какого года призыва? — спросил он строго, чтоб казак не заблуждался насчет того, что перед ним ровни.

Казак, ободряя себя, рявкнул:

— Не твое дело! — и передал Вишнякову лист бумаги.

— Насчет дела ясно — не мне, а тебе служить и помирать, — сказал Вишняков, принявшись читать вслух: — «Предлагаю выдать немецких шпионов и бандитов Вишнякова, Сутолова, Лиликова. Военнопленным построиться в колонну и выйти на голях для дальнейших приказаний. Если до десяти утра не будет исполнено, открываю огонь и начинаю атаку всеми имеющимися у меня средствами. Есаул Черенков…» Такая тут дурь написана, — сказал Вишняков, поднимая глаза на казака. — Стало быть, с немцами вы продолжаете воевать, ежели нас именуете немецкими шпионами?

Казак промолчал.

— Парламентеру говорить полагается! — прикрикнул па него Вишняков. — Ты в какой части служил до черенковского войска?

— Отвечай на написанное!

— Мне положено отвечать не тебе, а твоему командиру! С тобой мы можем посчитаться, как и подобает немецким шпионам!

Он вышел из-за стола, всматриваясь в окаменевшее лицо казака. Казак отступил на полшага.

— Вы меня обязаны отпустить…

— Не спеши!

— Мне приказано — туда и обратно.

— Придется чуток подождать, — сказал Вишняков, наступая па казака. — Ультиматум попал в руки к самим тем, кого есаул требует выдать. Людям надо сказать, — может, они и не только нас троих, а и еще кого-нибудь выдадут. Поди, Черенков запасся только тремя виселицами, и потребуется больше.

— С военнопленными придется поговорить, почитать ультиматум, — добавил Сутолов.

Руку от щеки он отнял, словно успокоившись, что Черенков требует и его выдачи.

— Военнопленные — люди германского союза, с ними надо отдельно, — усмехнулся глазами Вишняков.

Ему хотелось испытать казака. Парламентерами посылали самых отчаянных. Если этот начинает робеть, то оставшиеся в отряде не храбрее его. Рыхла, стало быть, душа у черенковского войска.

— Мне приказано — передать ультиматум в руки и следовать обратно, — угрюмо повторил казак.

— Тебе приказывали одни, а тут небось живут другие.