Тарас Рыбас - Красный снег

Вишняков взял ее на руки. Исхудала — нечего нести. Жизнь держалась одним желанием побыть немного рядом и что-то еще увидеть вместе. На большее сил не хватит.

— Месяц молодой… Теперь неси обратно… положишь меня, Архип, и поцелуешь…

— Кровинушка моя… да что ж ты…

— Неси, неси…

Он бережно положил ее на кровать и прикоснулся губами к ее губам.

— Все… — вздохнула она и успокоенно посмотрела на него.

Потом глаза устало закрылись. Она затихла.

— Батюшку надо, — послышалось за спиной,

— Нишкни!

Вишняков держал ее руку и знал, что уже приближается конец. Он только не мог подняться, чтоб объявить об этом людям. Зачем говорить? Они сами увидят. Ничего говорить не надо. Рука неподвижная и холодная. Сложить надо на груди. Вишняков сделал это и теперь только поднялся. Его собственное тело стало чужим и тяжелым. И губы были не своими, — что-то пытался сказать, но не услышал своего голоса. Зачем говорить? Они и так понимают. Обвел всех тяжелым, невидящим взглядом. Подошел к кадке и плеснул на лицо водой. Затем, будто вспомнив о чем-то, вернулся к кровати и укрыл Катерину платком.

Сознание не приняло мысль об утрате: он укрыл так, как укрывал бы живую, подоткнув платок под бока. Отступил на шаг, потом поправил подушку. Зажав рот руками, Стеша со страхом следила за ним. Арина сказала:

— Царство ей небесное за все муки, принятые от супостатов…

Вишняков, вскинув голову, посмотрел на нее, и теперь только ему стало ясно, что ничему уже не будет возврата.

— Что говоришь? — спросил он, пятясь к двери.

— Отмучилась свое, — вздохнул Паргин.

Вишняков дико взглянул на него.

— Топтал ее ногами на допросах есаул…

Вишняков вздрогнул, закрыл глаза. Сквозь темные пальцы потекли слезы. Плакал он беззвучно, наверное, впервые в жизни так горько и открыто. Никто не решался подать голос и помешать плачу. Никто не остановил его, когда он вышел из дома и побрел неизвестно куда по улице. Шахтеры знали, как тяжело бывает человеку в горе, знали, что перед этим горем отступает все другое, пока душа не отойдет сама по себе.

Белой, почти одинакового цвета со снегом, была голова.

Он говорил над могилами погибших в бою — вместе с ними хоронили Катерину:

— Стоим мы на земле, политой кровью революционеров. От нее будет идти сила нам и нашим детям. А тех, кто забудет об этом, ничего радостного не ждет…

Был вечер. После похорон шахтеры уходили на смену. В серых сумерках курился и светил на заснеженных скатах жаровыми проталинами террикон. Кроваво стекали вниз отсветы его огня. Было в них и что-то печальное, и вечное, с чем никогда не расстается шахта, было и обнадеживающее для тех, кто плутает в степи дотемна и ищет короткой дороги к жилью.