Тарас Рыбас - Красный снег

Вот ведь дьявол надоумил покинуть хутор…

Попов поставил коней в сарай, сложил в порядке упряжь и пошел оглядывать хозяйство путевого мастера. Ему чудно было, что дом и постройки казенные, а приспособлены для того, чтобы жить и держать скотину. Должно быть, сам Трофим Земной того добился. Кремнистый мужичок. Ему б не по шпалам ходить, а на поле размахнуться — богат был бы. А так, хочешь или не хочешь, в слугах пребывай, гроши и подачки ожидай.

Остановившись у входа в погреб, Попов вспомнил, как таскали туда ящики. «Охота узнать, что в этих ящиках…» На двери, в петлях, висел замок, как лапоть.

— Одному не сковырнуть, — разочарованно промолвил Попов.

А на Косицкого он не надеялся. Ему бы в монастырь, богу в верности клясться. А как люди живут, что имеют, что прячут — ноль внимания.

Вышел на свет…

— Уложил мадаму? — спросил Попов у Косицкого.

— Отчего ты такой злой? Маленького роста, хромоногий и злой. Тебе быть ласковым со всеми — больше пользы.

— А чего же это мне к вам, вражинам, ласковость проявлять? Одна — чистая ведьма, а другой из-за нее чуть православную душу не погубил. Это дело ясное… Лучше бы мне помог замочек сковырнуть.

— Зачем?

— Память у тебя коротка. А я помню, что под тем замочком ящики хранятся.

— Ну и что? Это же не твои ящики.

— А вдруг там золото и жемчуга?

— Зачем тебе золото и жемчуга? — брезгливо скривился Косицкий. — Чепуху говоришь…

Он только что подносил воду Катерине и не мог забыть, как она жадно пила, словно пыталась погасить пожар в груди. А погасить, наверное, нельзя…

Косицкий прошелся по двору, чтобы успокоиться. Попова он оставил. Сколько вздора в голове этого уже немолодого человека. Весь он какой-то удивительно несуразный. Зачем ему было идти в отряд к Черенкову? Что ему худого сделали шахтеры?

— А если много денег? — вдруг дернул его за рукав Попов. — В другие страны уедешь!

— Нельзя мне в другие страны. Я только в своей стране могу жить.

— Верно говоришь… — оставил его Попов.

Но все же, загоревшись затеей сбить замок, он отыскал лом и стал возиться возле погреба, пытаясь его открыть. Косицкий не мешал ему, пусть ломает замок. На ящиках, помнилось, написано: «Динамит». Дитрих писал. А его надписям, как и словам, верить нельзя. Может быть, монеты, а может быть, и какие-то ценные бумаги. Косицкий вошел в дом, стараясь не видеть перекошенной от напряжения физиономии Попова и не слышать неутихающих выстрелов в стороне Косого шурфа. Косицкий подумал, что те люди, которые сражаются, с винтовками в руках разрешают свои споры о жизни. А для Дитриха вся жизнь — капитал. Сюда он больше не явится, хоть и оставил ящики. У него много других ящиков. И рисковать ему здесь нечего. «Это мы ходим по нашей земле, забывая, что такое своя жизнь…» Где-то очень близко послышался выстрел. Косицкий вынул наган, заглянул в барабан, пересчитав патроны. «Лучше самому пустить пулю в лоб», — подумал, устало опускаясь на лавку.

В дом вскочил Попов:

— Вот оно, дурь какая! Еще в Каменской ворожка ворожила — держать тебе в руках несметные богатства. А я что ж, держал, да и упустил! Во, гад, как оно получается!

— Не огорчайся, — махнул рукой Косицкий.

— Ты ведь блаженный, должно! — зло водил усами Попов. — Вдвоем-то мы бы его осилили!

— Кого?

— Шахтера, который явился нас заарестовывать.

— Зачем осиливать?

— Зачем, зачем! Сучке под хвост твое зачем!

Под самым окном раздался винтовочный выстрел. И только это заставило Попова замолчать. Метнувшись в угол, он зашептал молитву:

— Свете тихий, святыя славы…

А перед вошедшим Паргиным стал по стойке «смирно» и отрапортировал:

— Кучер его превосходительства офицера хохляцкой армии! При нем еще имеется женщина, побитая есаулом Черенковым.

Косицкий ухмыльнулся — иного он не ожидал от Попова.

Аверкий бросился к Катерине.

Притихшую, ее вынесли и уложили на сани.

Бой не утихал. Казаки если не атаковали, то вели беспрерывный огонь по Косому шурфу.

Пал, прошитый сразу двумя пулями, Милован. Разорван снарядом Пшеничный. Тяжело ранен в ногу Кузьма Ребро.

Отряды на горе Косого шуфра держались.

Дождавшись известия о походе к Громкам бронепоезда из Дебальцева, Вишняков повел отряд шахтеров к Сапетину, чтобы не дать казакам уйти из-под огня поездных орудий. Шахтеры упрямо продвигались по глубокому снегу степных балок, прячась от возможных заслонов, бежали, ругаясь вполголоса, чтоб не выдать себя. Шли и те, кто уже побывал в бою. Они отличались повязками из жестких от засохшей сукровицы тряпок, бледными лицами, корками невытертой крови на щеках. С отрядом шла Стеша — Вишняков определил ей уход за ранеными. Шла и молча следила за тем, чтобы никто из перевязанных не упал. Лицо ее посуровело. Глаза запали, губы плотно сжались.