Тарас Рыбас - Красный снег

«Вот и получилась семейная радость. Скажу про жену и детишек», — почему-то решил Вишняков.

— Вашу семью вчера я подвез со станции Яма на станцию Дебальцево. Жена собиралась к тетке в Харьков. Живы, стало быть. А вы вот — против нас…

Он отступил на шаг.

— Спасибо за сообщение о семье, — произнес Раич. — По поводу моего задержания я хотел объясниться.

— Когда же тут объясняться? Вы человек военный, понимаете…

Вишняков взглянул на Коваленко:

— Тебя предлагают сменять на одну женщину нашу — в плен к Черенкову попала, а от него к вашему человеку. Не будем менять! — вскричал он.

Коваленко угнетенно глядел на него: «Смолчит, ничего не скажет! — подумал Вишняков. — Нечего кидать всякой петлюровской сволочи под ноги нашу революционную гордость!»

— Накормишь, — коротко бросил он Аверкию.

— Накормлю, а потом по месту жительства в баню.

— Здесь оставишь, — места в доме хватит. Пускай знают, что нам мучить людей по тюрьмам нет интереса!

Он вышел торопливой походкой. А выйдя в коридор, и вовсе побежал. Если орудийный выстрел означал начало наступления, дело худо: Черенков займет Казаринку одной атакой. К Совету бежали Лиликов и Алимов.

Вишняков остановился, стараясь не выдать беспокойства. По опыту он знал, как важно оставаться спокойным при первых признаках начинающегося боя.

— Давай, Лиликов, бери пулемет — и айда на Благодатовку, на каменный бугор! А ты, Алимов, скачи на Лесную, веди сюда всех людей!

Он вглядывался в степь. День был хмурый, на верстовом расстоянии сливались вместе и степь и небо. Самый раз подойти конникам так, чтоб их обнаружили только при въезде в поселок.

— Пулемет в вагоне, — напомнил он Лиликову. — Возьмешь Фатеха в помощь, он не струсит!

Лиликов и Алимов побежали — один на шахтный двор, другой к тупику, где стоял пригнанный Вишняковым состав.

Время летело быстро. Стиснув зубы, Вишняков старался сообразить, как теперь ему самому выдвинуться с пулеметом, чтоб задержать казаков до подхода отряда из Лесной. Черт угораздил Сутолова отправлять его туда, и ни одного человека в самом поселке! Вот за что надо под арест!..

На крыльцо выскочил Аверкий:

— Архип, погоди!..

— Чего тебе?

— Сотник говорит, будто тож готов пойти под твою команду!

— К черту твоего сотника!

— Мой, как и твой, — подбегая, сказал Аверкий. — А может, не врет? На варте десяток его людей — Петров сторожит. Говорит: «Всех возьму с собой!»

Вишняков свирепо оглянулся на Аверкия:

— Хочешь, чтоб в спину ударили?

— Да ты охолонь трошки! Я слышал разговор — сотнику с Черенковым не помириться! Гришку Сутолова-то он подстрелил. Смекай! — убеждал Аверкий, двигая рваной бровью.

Вишняков опустил голову: ему не хотелось показывать Аверкию, что он колеблется. «Обижен на нас, — лихорадочно рассуждал Вишняков, — может ударить по Казаринке, чтобы загладить свою вину перед есаулом… Но ведь, кажется, не такой, привык, чтоб все было прочно и по-хозяйски… А этих десятерых можно поставить на фланге, Лиликову в помощь… тогда можно устоять…»

— Петров хвалился, будто с вартовыми мирно водку пьет, — настаивал Аверкий.

— Твоему Петрову хоть с Иудой, лишь бы водка была!

— Охолонь, Архип! Дело, конечно, рисковое. Что ж мы с тобой сделаем, ежели Черенков попрет немедля?

«Сотник понимает происходящее, — продолжал рассуждать про себя Вишняков. — Ему известно, что нам не удержаться, что Черенков при умелой атаке займет Казаринку и без его помощи… Сидел бы, ждал окончания боя, — нет, чего-то ему иного хочется…»

— Давай сюда сотника! — потребовал Вишняков.

«В Чугуеве стояли в строю такие же „сотники“, — теперь пытался он убедить себя. — Не понравился им Петлюра. А вартовые, должно быть, и позабыли, какой он, Петлюра, — больше месяца сидят без связи…»

Они шли рядом, Коваленко и Аверкий, как будто не было разницы в их положении. Вишняков испытующе вглядывался в осунувшееся, небритое лицо сотника.

— Могу принять команду своими, — сказал сотник, выпрямившись, не решаясь поднять глаза на Вишнякова. — Верни оружие. Займем позицию, где будет приказано.

— Готов нарушить присягу, данную в своем войске?

Сотник на миг замялся. Что его толкнуло заговорить о готовности участвовать в обороне? Или надоело сидение под стражей, или появилась надежда таким путем вырваться из всего безысходного и сложного, с чем он столкнулся в последнее время? На свободе была зимняя свежесть и дымок терриконной горы. А то житье, о котором он думал прежде, было далеко. Полковник Чирва обещал златые горы. А где сам оказался? Сидит в Новочеркасске и с офицерьем водку пьет. Может статься, что за водкой они договорятся, как распорядиться всей землей и имуществом, если укрепится их власть. А другим от этого договора достанутся объедки. Лучше голову сложить на шахтерских буграх, чем ждать объедков с полковничьего стола. «Страшно „ничейщины“», — как говорил о советском будущем хитрый горнопромышленник. «Ничейщина» — страшна, а погибать в бою он не пожелает. Ох, надо подождать с отказом Вишнякову. Все же он свой, армейский, фронтовой солдат, авось не обманет…