Анвер Бикчентаев - Право на бессмертие

— Взбучку могу дать...

Рашит не нашелся, что ответить, только заметил:

— В колонии драка запрещена.

Ответ его новички расценили, как робость, трусость.

— Матрос, да ведь он тебя уговаривает! — хихикнул Директор, корчась от смеха.

В тот же миг Саша пантерой метнулся на Габдурахманова, — тому еле удалось увильнуть от удара. Горячая кровь Рашита загорелась. В свою очередь он нанес молниеносный удар снизу вверх по подбородку Саши. Матросов рухнул на койку, затем сполз на пол.

Все это произошло так внезапно, что никто не сумел отдать отчета в происшедшем. Саша медленно поднялся и, разжимая кулаки, мрачно сказал:

— Матрос такие дела не забывает и не прощает. Чорт с тобой, забирай карту, — и бросил книгу к порогу. Ему впервые пришлось познакомиться с техникой бокса, весь его боевой опыт состоял из случайных кулачных боев, где исход решался силой.

Коля быстро схватил карту, выбежал за Рашитом.

«Вот тебе и комсомолец! — думал Рашит, недовольный собой. Он счел необходимым немедленно рассказать о случившемся Стасюку. — Что же такое получилось? Пришел выяснить причину беспорядка, а сам влез в драку. С какими глазами сейчас пойду в райком за комсомольским билетом? Нет, после этого мне откажут в приеме — и правильно сделают...»

Когда новички остались в карантине одни, Директор, скрывая усмешку, спросил:

— Матрос, мы Цыганенку еще припомним, правда?

Побежденный горько усмехнулся. Несмотря на скитальческий образ жизни, ему редко приходилось быть битым.

Петра Филипповича Рашит не нашел. Тогда он побежал к комсоргу Сергею Дмитриеву. Дмитриев составлял отчет в политотдел. Увидев встревоженное лицо Рашита, он отложил ручку, спокойно спросил:

— Ты еще не ушел в райком?

— Нет. И не пойду! — воскликнул Рашит.

— Что случилось?

Рашит, сев против Сергея, со вздохом произнес:

— Я только что избил новичка.

Дмитриев даже вскочил с места.

— Избил? Расскажи...

Рашит, в немногих словах передав о чрезвычайном происшествии, заключил:

— Я теперь не заслуживаю комсомольского билета, мне его не дадут, поэтому я никуда не пойду.

Дмитриев отрицательно покачал головой:

— Хуже нельзя было придумать. Однако ты обязан пойти и рассказать о случившемся, не утаивая своей вины.

— Не пойду, позвони сам...

— О нет, — отказался Дмитриев. — Я за тебя говорить не стану.

— А я не пойду, — упрямо повторил Рашит.

— Трусишь? — начал сердиться Дмитриев.

Рашит вскочил с места, лицо его зарумянилось.

— Я трушу? Про меня так говоришь?

— Да.

Рашит выбежал из комнаты. Сергей подошел к окну и увидел, что Рашит направился к воротам.

Через полчаса Дмитриев сидел в кабинете начальника колонии. Он горячо говорил:

— Я давал рекомендацию Рашиту, я возглавляю комсомольскую организацию, поэтому за все случившееся должен отвечать в первую очередь я. Выходит, у меня нехватило чутья, бдительности; после этого события вряд ли я должен оставаться на своем посту.

Петр Филиппович ни одним словом не перебивал исповедь Сергея. Он понимал всю неуместность поступка Габдурахманова. Физическое наказание в колонии было строго воспрещено, «самосуды» категорически осуждались. Стасюк не прощал малейшего отступления от порядков, существующих в колонии. Но, выслушав Дмитриева, он поймал себя на том, что комсорг ему нравится. «Ему дали хорошее воспитание, научили критически оценивать свои поступки, он не боится говорить правду. Однако у него маловато жизненного и педагогического опыта, но эти качества он получит, работая у нас... — решил он, пристально рассматривая открытое лицо Сергея, его серые глаза, спрятанные за длинными ресницами, высокий лоб. Даже растерянный взгляд, жалкая улыбка не портили приятного выражения лица. — Да ведь он сам еще мальчик».

— Договоримся об одном, — не выдавая своих чувств, произнес Стасюк, — из этого урока сделаем каждый для себя нужные выводы. Как только Рашит вернется из райкома, вызвать его ко мне. Имейте в виду закон педагога: уважение к воспитаннику должно быть, как и требования к нему, большим. Что это значит? Прежде всего мы должны воспитать в мальчиках сознание своего достоинства, гордость за свое место в обществе. Это великое дело. А для этого нужно чтобы они уважали других. Только уважающий других человек может уважать себя, это — основа. Это не христианская всепрощающая любовь к ближнему, а уважение к советскому человеку, товарищу.