Колин Маккалоу - Битва за Рим

Он сложил ладони рупором и раскатисто грянул:

– Публий Сульпиций, народный трибун, я требую, чтобы ты вышел и ответил мне!

Но единственным ответом было молчание толпы.

– Его нет здесь, народ Рима, чтобы ответить мне, потому что, когда я, законно избранный консул, вошел в город, сопровождаемый моими настоящими друзьями, моими воинами, ища справедливости для себя и для них, Публий Сульпиций бежал. Но почему он бежал? Он боялся за свою жизнь? Почему? Разве я пытался убить кого-нибудь из избранных магистратов или даже обычного уважаемого жителя Рима? Разве я стою здесь в полном вооружении, держа в правой руке меч, с которого капает кровь? Нет! Я стою здесь в тоге с пурпурной каймой, что соответствует моей высокой государственной должности. А мои верные друзья, мои воины, не присутствуют здесь и не слышат того, что я говорю вам. Их присутствие не нужно! Я их законно избранный представитель, так же как и ваш. Сульпиция, однако, здесь нет! Почему его здесь нет? Вы действительно верите, что он боится за свою жизнь? Если он боится, квириты, то лишь потому, что знает – он преступил закон. Он повинен в измене. Что касается меня, то я готов дать ему оправдаться и желаю от всего сердца, чтобы он сегодня был здесь!

Снова время сделать паузу и вглядеться в толпу, изображая надежду на то, что Сульпиций где-то здесь и сейчас объявится. Сулла вновь сложил ладони рупором и взревел:

– Публий Сульпиций, народный трибун, я требую, чтобы ты вышел вперед и ответил мне!

Никто не вышел.

– Его нет, квириты. Он бежал вместе с человеком, который ввел его в заблуждение, как, без сомнения, ввел в заблуждение и вас, – с Гаем Марием!

Вот теперь в толпе началось движение. Пошел шепот. Это имя никто из собравшихся не желал слышать произнесенным уничижительно.

– Да, я знаю, – продолжил Сулла, тщательно подбирая слова, всякий раз убеждаясь, что все передается назад. – Гай Марий – наш общий герой. Он спас Рим от Югурты, царя Нумидии. Он спас Рим и весь римский мир от германцев. Он отправился в Каппадокию и самолично велел царю Митридату убираться восвояси. Вы этого не знали, да? А вот я могу рассказать вам и о других великих делах Гая Мария! Многие из его самых великих деяний не воспеты . Я о них знаю, потому что служил его верным легатом в кампаниях против Югурты и германцев. Я был его правой рукой. Такова судьба всех ближайших помощников – оставаться в тени, быть неизвестными. И я нисколько не завидую славе Гая Мария. Он ее заслужил ! Но я тоже верный слуга Рима! Я тоже ездил на восток и в одиночку приказывал царю Митридату убираться восвояси. Я первым переправил римскую армию через Евфрат в неизвестные земли.

Он снова остановился, с радостью увидев, что толпа начала утихать, что он, по крайней мере, смог убедить их в его абсолютной искренности.

– Я был другом Гая Мария, не только его правой рукой. Многие годы я был его свояком. Пока не умерла моя жена, сестра его жены. Я не разводился с ней. Никакой вражды между нами не было. Его сын и моя дочь – двоюродные брат и сестра. Несколько дней назад подручные Публия Сульпиция убили многих молодых людей из хороших семей, способных юношей, в том числе сына моего коллеги Квинта Помпея – он, так случилось, был моим зятем, мужем племянницы Гая Мария. Тогда я вынужден был покинуть Форум, спасаясь бегством. И куда я решил идти первым делом, будучи уверенным, что моей жизни там ничто не угрожает? Куда? Я пошел в дом Гая Мария и был принят им.

Да, определенно, волнение толпы улеглось. Он верно выбрал тон, говоря о Гае Марии.

– Когда Гай Марий завоевал великую победу в войне с марсами, я снова был его правой рукой. И когда моя армия – армия, которую я привел в Рим, – присудила мне венец из трав за ее спасение, ибо воинам угрожала смерть от рук самнитов, Гай Марий ликовал, что я, никому не известный его помощник, наконец сам отличился на поле боя. С точки зрения важности и числа поверженных врагов, моя победа превзошла победу Гая Мария, но разве это задело его? Разумеется, нет! Он радовался за меня! И разве он не решил вернуться в сенат после болезни в день моего вступления в должность консула? Разве его близость, его харизма не возвеличивает мое положение и мою репутацию?

Теперь они вбирали в себя каждое слово, стояла абсолютная тишина. Сулла поспешил перейти к заключительной части – эффектному концу своей речи:

– Однако, народ Рима, все мы – вы, я, Гай Марий – должны порой смотреть в лицо очень неприятным фактам и принимать их. Один такой факт касается Гая Мария. Он уже немолод и нездоров, чтобы вести масштабную чужеземную войну. Его сознание расстроено, рассудок поврежден. Рассудок, как все вы знаете, не восстанавливается, как восстанавливается тело, в котором он живет. Человек, которого вы видели последние два года ходящим, плавающим, упражняющимся, исцеляющим свое тело от жестокого недуга, не может исцелить рассудок . Именно душевный недуг подтолкнул его к тем поступкам, которые он совершал в последнее время. Я прощаю ему эти бесчинства во имя любви, которую питаю к нему. И вы должны простить. Рим ожидает война страшнее той, которую мы только что пережили. На этот раз в лице восточного царя Рим столкнулся с силой, намного превосходящей восставших германцев и более опасной: понтийское войско насчитывает сотни тысяч хорошо обученных и вооруженных солдат. У Митридата сотни военных галер. Он успешно склонил к предательскому союзу чужеземные народы, которым Рим покровительствовал и которые защищал. И вот как они отвечают нам. Народ Рима, разве могу я молча смотреть, как вы в своем неведении отбираете у меня командование в этой войне – у меня, человека в расцвете сил! – и передаете немощному старцу, чье лучшее время позади?