Кристина Макморрис - Проданы в понедельник [litres]

Мужчина сел лицом к ней.

– Добрый день…

Небрежным движением он снял свою широкополую шляпу и положил себе на колени. Всем своим обликом – от костюма в тонкую полоску и аккуратной стрижки до великолепных белых зубов – этот человек походил на Джона Эдгара Гувера с очередной вербовочной агитки.

Лили не расслышала ни его имени, ни формальных слов, которыми он отрекомендовался, – ее разум был затуманен недосыпанием, потрясением и страхом. Но она догадалась, какая информация его интересовала. Та же, что и журналистов, толпившихся на улице.

Если бы только она могла убежать! Из этой больницы и из этого времени! Перенестись одним прыжком на неделю вперед, а еще лучше – на месяц! Неуместные слухи уже бы затихли; от луж крови, замытых дочиста, не осталось бы и следа. И этот день был бы уже пережит. Лили представила себе, как сидит в полутемном уголке кафе и за чашечкой кофе дает интервью молодому репортеру. Его старание напомнило ей о том, какой она сама была когда-то – когда только приехала в Филадельфию, горя желанием стать популярной колумнисткой. И веря в то, что новый старт в большом городе рассеет мрак ее прошлого. И ощущение, что ты не достойная мать…

– Какое счастье, – произнес журналист, – что все закончилось так хорошо.

Для кого-то – конечно. Но не для всех.

– А вы можете мне рассказать, с чего все началось? – Образ репортера вдруг слился с лицом следователя, сидевшего перед Лили. Кто из них задал ей этот вопрос? Лили не поняла…

Но как бы там ни было, она вдруг с поразительной ясностью – словно сквозь мощную лупу – увидела весь прошлый год и те переплетенные пути-дорожки, что привели их всех в эту больницу. Все шаги и поступки, повлекшие за собой цепную реакцию, под стать эффекту домино.

Без малейшего сожаления Лили медленно кивнула собеседнику и ответила:

– Все началось с фотографии.

Вскоре все, кроме воспоминаний, для Лили затуманилось. Стены больницы словно растворились, ее не стало. Телефонные звонки и шарканье туфель слились в отдаленный, неясный гул. Лили вспомнила, с кем она разговаривала, только когда следователь начал задавать ей вопросы, чтобы прояснить для себя некоторые моменты. Его карандаш почти не отрывался от маленького блокнота. А количество перевернутых страниц превысило половину.

В середине ее последнего ответа в приемном отделении снова появился усатый врач.

– Прошу прощения! – Даже не обладая властным голосом, он обратил на себя внимание всех присутствовавших. Его лицо не выражало никаких эмоций – ни сожаления, ни радости. Он привык сообщать людям и плохие, и хорошие известия. – Если родственники Эллиса Рида и Джеральдины Диллард соблаговолят ко мне подойти, я готов сообщить им последнюю информацию.

Лили вскочила на ноги раньше, чем сообразила: призыв врача к ней не относился. Но единственными родственниками здесь были дети. Лили покосилась на свою мать, присматривавшую за ними. Руби, Келвин и Сэмюэл резко прервали свою игру в «Джекс».

Когда Лили позвонила в родительский гастроном – после всего пережитого ужаса, она испытала необыкновенную радость от голосов своей семьи. И она несколько раз заверила отца, что приезжать к ней было незачем. Что его утешительных слов достаточно! Но в тот момент, когда ее мать и Сэмюэл вошли в больницу, из глаз Лили вместе с благодарностью пролились слезы.

– Вы можете идти, мэм, – сказал, вставая, следователь. – Я уже узнал все, что меня интересовало. А вот телефон, по которому вы сможете связаться со мной, если еще что-то вспомните, – он вырвал из блокнота листок и протянул ей.

Лили машинально убрала его в сумочку, которую прижала потом к своей груди, как щит.

Мать помахала ей рукой, призывая присоединиться к Руби и Келвину. Держась за руки, они робко направились к доктору с Клэр за спиной. Сэмюэл остался сидеть и наблюдать.

Страх в воздухе стал осязаемым.

Сотрудники больницы не сразу дозвонились до родителей Эллиса. И кому-то нужно было узнать о его состоянии, чтобы сообщить им по приезде. «Я запомню каждое слово», – пообещала себе Лили. Хотя, по правде говоря, ее интерес был личного свойства. Да, она беспокоилась за Джеральдину и судьбу ее детей. Но ее опасения за то, что им предстояло услышать, затмевал совсем иной страх.

– Дети, – произнес врач, – я думаю, вам лучше снова сесть и подождать, пока я обсужу все со взрослыми.

Выпрямившись, Руби обняла за плечи брата. Как закаленный, прошедший огонь и воду, защитник: