Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга II

— Вернемся к нашим храмам, — напомнил Захарий.

— Не любят наши отцы церкви живопись на стенах, редко мы ее видим, — продолжал Джундик.

— И напрасно! — пробормотал Захарий.

— Пришлось нашим зодчим все уменье сосредоточить на камне. Зато каких высот достигли наши мастера! Искусно стали тонкий орнамент высекать, виноградные лозы, плоды граната, разных птиц и зверей изображать.

Захарий задумался над последними словами зодчего. Потом уверенно заявил:

— Надо бы шире цветной камень применять для украшения зданий, что Бог дал нашим мастерам, Джундик.

— Понимаю, государь. Но главная мысль у меня — от столпов в зданиях отказаться, — тихо сказал Джундик.

— Вот как! То ново и удивительно. Берешься такое сооружение возвести, Джундик?

— Да, государь, — выпрямился зодчий.

— Добро! Представь модель хотя бы нового притвора в Ахпатском соборе — еще отец обещал построить прихожанам для собраний. Но подумаем также об укреплении анийских стен — недостаточны они для обороны. Так считал и мой покойный отец, когда взял их приступом сорок лет назад. Да и новые мосты через Ахурян перекинуть надо, и мне построить новый дворец — здесь малоудобно жить. Много камня извести на постройки понадобится, Джундик, пошли своих помощников по городским каменоломням, пусть проверят, сколько ломщиков камня работает и не обсчитывают ли их владельцы. А как обстоит дело с каменщиками и другим рабочим людом?

— Со всех мест возвращаются в Ани мастера, надеясь на работу, государь, — поспешил заверить Джундик.

— Пусть придут ко мне старики братчин со списками мастеров и подмастерьев. Я сам посмотрю, достаточно ли работников, — заключил беседу правитель.

После освобождения Ани Захарий восстановил права совета городских старейшин. Кроме амира города в совет входили архиепископ, глава купечества, купеческие и цеховые старшины. Назначение родича на высшую должность не понравилось городским воротилам. Но недаром князь Васак был родным братом знаменитого Абуласана. Он быстро нашел общий язык с городской верхушкой и, располагая большими родовыми капиталами, занялся денежными операциями с крупнейшими поставщиками, стал своим человеком в торговой среде. Это не ускользнуло от внимания племянника.

— Говорят досужие люди, больше собственной торговле ты внимания уделяешь, чем делам городским! — заметил Захарий при очередном утреннем докладе.

— Пустяки, Закарэ! Завистники всегда языком трепать любят, — поглаживая седые усы, хладнокровно ответил князь Васак.

Захарий внимательно посмотрел на родича. В отличие от брата Абуласана, Васак имел отменное дородство и флегматичный характер.

— Хорошо, дядя Васак, я сам проверю, как вы печетесь о благе города! — пообещал Захарий, нимало не смутив старика.

Стеновые работы только начинались, а уже артельные старосты стали жаловаться главному зодчему на недостаток камня. Тогда Джундик вспомнил о наказе правителя и решил выехать на каменоломни. В предместьях, где преимущественно ютился ремесленный люд, знали, что Джундику повелено руководить всеми работами, и неожиданно его дом оказался в женской осаде. Весь двор запрудили женщины с желтыми изможденными лицами, босые, в неописуемых лохмотьях. За подолы матерей боязливо цеплялись болезненные дети; на руках плакали младенцы.

— Уйми жадного пса, ага-джан.

— Голодные мы!

— А у меня молоко пропало! Чем дитя кормить стану! — кричала молодуха, напирая на зодчего.

Женский гомон оглушил Джундика и варпета Галуста, которого он решил взять в поездку. А женщины все плотнее окружали зодчего, теребили за фалды, пронзительно кричали:

— Не поможешь нам, Бог тебя накажет, ага!

— Да в чем же дело, кто «пес жадный»? — взмолился Джундик.

— Это они про своего хозяина, — догадался Галуст. — То жены ломщиков Оненца. Не платит он вовремя. Вот и голодают семьи!

Неожиданно звонким, нестариковским голосом Джундик прокричал:

— Слушайте меня, женщины! Вон стоит мой конь, оседлаю его и сей же час еду на каменоломню порядок там наводить! По государеву приказу! Понятно? А вы домой спокойно идите и ждите…

— Не обмани нас, ага! Снова тогда придем!

— Тьфу, неугомонные! — Старый зодчий, кряхтя, взобрался на конька. — Дорогу, эй!

Конек неторопливой рысцой трусил по неширокой тропе, среди безжизненных полей, усеянных ноздреватыми камнями. Кое-где пробивался пыльный ковыль. В голубом небе медленно плыли клочковатые облака, вдали поблескивали вечные снега Арагаца. Высокое солнце нестерпимо палило. Лишь изредка свежий порыв ветра вздымал пыль на тропе. Скоро показались отлогие холмы. В неглубоком логу обнажился пласт черного туфа. На склоне холма рабочие вели ломку камня. Поодаль у сторожки дожидались погрузки несколько арб. Это была главная анийская каменоломня.