Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Чжан Сань быстро разрешила мои сомнения:

— Об этом не следует спрашивать и ты не спрашивай. Знай себе, что нас хорошо устроили и ладно!

Яо У, которая была ближе ко мне чем Чжан Сань, пояснила:

Здесь заведующим приезжей работает мой дядя, вы оба благодарите меня! В те дни, которые мы провели в Сиане, они иногда брали меня с собой в свои развлекательные походы, но в большинстве случаев совершали прогулки сами. Когда они ходили отдельно от меня, я тоже самостоятельно уходил куда-нибудь развлечься, а если; хотел, то спал в казарме батальона.

За все время великого шествия в эти дни я блаженствовал как никогда. Кроме того, Яо У передала мне комплект трикотажного белья. Я обещал ей, что как только вернусь в Харбин, так сразу перешлю его обратно. Она велела не возвращать. Когда я надел то наполовину новое белье, мне стало намного теплее. Я уже не ощущал холод, который с севера добрался до Сиани. Помимо этого, я мог через день вместе с солдатами мыться в бане. Питался я тоже в солдатской столовой, никакой нормой меня не ограничивали. А мои дамы устроились где-то отдельно.

Кроме того, я сходил в парикмахерскую, сделал себе ученическую прическу. Правда, один доморощенный умелец — младший боец вызвался показать на мне свое мастерство, но я отказался. Подумал, что он хочет потренироваться на моей голове, чтобы приобрести навык, и может так постричь, что родная мама не узнает.

Я очень чисто выстирал свое белье и верхнюю одежду, своим местным способом с помощью чайной чашки, заполненной кипятком, выгладил куртку и брюки, да так ровно, как это делала мать. Даже повязку хунвэйбина постирал и выгладил. Когда я надевал на себя чисто выстиранную и выглаженную верхнюю одежду, она плотно прилегала к нижнему белью, которое подарила Яо У, и мне казалось, что мое тощее тело становилось полнее, что весь я подрастал.

Однажды утром, идя в столовую, на завтрак, я встретил их.

Они с удивлением осмотрели меня с головы до ног.

Уже прошло два дня, как я не встречал их. Когда у них возникали дела, для выполнения которых требовалась моя помощь, они посылали ко мне какого-нибудь юного боевого друга. Если такая просьба не поступала, то я не ходил к ним, чтобы не мешать. Я прекрасно понимал, какая роль мне отведена.

Когда они детально изучили мою внешность, Яо У с серьезным видом сказала:

— А ведь и правда!

В ее словах я уловил похвалу и очень обрадовался.

А Чжан Сань добавила:

— Ты такой славный. Люди могут влюбиться в тебя. Под «людьми» она явно подразумевала самих себя, это я тоже понял. Радости прибавилось еще больше.

— Позавтракаешь, приходи в нашу комнату, я хочу подарить тебе кое-что,— сказала Яо У.

Они многозначительно обменялись улыбками и легкой грациозной походкой отправились дальше.

Позавтракав, я сразу же побежал к ним.

Подойдя к их комнате, я услышал разговор. — Ты, кажется, влюбилась в этого харбинского младшего брата? — Это был голос Чжан Сань.

— Да что-то есть. Этот юноша очень миловидный, не так ли? — это голос Яо У.

— Красавчик писаный, правда, очень стеснительный, похож на девочку! Тебе это нравится?

Я же тебе сказала: да, что-то есть! Возможно, мне как раз нравится эта его девичья стеснительность!

— Слушай! А что бы ты хотела услышать от меня?

— Ты скажи всего пару слов, не разочаровывай меня!

Яо У восхищена мною!

Пусть даже всего чуть-чуть влюбилась, все равно какая неожиданность, какая несказанная радость! Я — 17-летний юноша — до сих пор не знал, что могу нравиться какой-нибудь девушке. А тем более такой, как эта! То, что я нравлюсь пусть даже немного, для меня уже большое счастье! Если бы я своими ушами не услышал то, что она сказала, как бы я осмелился надеяться, как посмел бы поверить? До того я и думать не мог о них! Они, конечно, были не такие, как «лицо-яблоко», которую я встретил в поезде Харбин-Пекин! В их облике было величие, было видно, что они смотрят на окружающих свысока, как будто они подарили им этот мир. Это чувство превосходства да красивая внешность, в которую они уверовали, очевидно создали некую более важную психологическую основу. Она, как невидимая вольтова дуга, окружала их со всех сторон. И если кому-то приходило в голову приблизиться к ним, то он обжигался, как от электрического тока.

Но мне теперь незачем было беспокоиться об ожоге!

Неожиданная радость как бы окутала меня толстым куполом.

Я затаил дыхание в надежде услышать еще что-нибудь о себе.

Однако они замолчали.