Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

— Этот красивенький книжник оказывается обо всем подумал, не то, что мы, а? А мы и не догадались прихватить с собой несколько пампельмусов!

— Красавчик! Чем ты так привлекаешь к себе людей? Ты посмотри, он покраснел!

— О-о-о! Белый красавец стал красным! Какой он благовоспитанный да застенчивый, он скорее похож на юного странствующего сюцая! [49] Сюцай — студент, (талантливый) ученый, (начитанный) человек; интеллигент, начетчик.

Еще один раскат хохота.

Я раздумывал: а может быть я им понадобился на полке между ними не только из-за боязни, что их может потеснить какой-нибудь толстяк, а еще и потому, что они сразу увидели, что я, как чертенок-хунвэйбин, доставлю им развлечение?

В конце-концов я тоже хунвэйбин! Хотя по возрасту моложе их на несколько лет. Неужели, по их мнению, мое чувство собственного достоинства ничего не стоит?

Первоначальное мнение, которое сложилось у меня по отношению к ним, резко пошло на убыль. Какое же они имеют преимущество перед хунвэйбином председателя Мао? Дочь «каппутиста» в метеорологическом училище в Чэнду относилась ко мне по-родственному и с любовью, как старшая сестра. А они, черт возьми, подобно избалованным отпрыскам, даже насмехаются, как над ребенком! Неужели они считают, что если они втащили меня в вагон, отчитали того типа из организации «Дин тянь ли ди» и дали мне место, то имеют право выставлять меня на посмешище, потешаться надо мной, как им захочется?

У меня в душе росла неприязнь к ним. Или точнее будет сказать — огромное желание дать отпор.

Я снова поднялся с полки с намерением побыстрее уйти от них, перебраться в другой вагон.

— Ты куда? Не уходи! Что, боишься, что мы съедим часть твоего помпельмуса?

— Ты сильно рассердился? У нас как раз во рту пересохло, если сейчас не полакомимся, то когда еще придется? Успокойся, юный книжник, если останешься с нами, всю дорогу будешь избавлен от голода и жажды!

Уговаривая меня, одна из них взяла за руку, подвела к полке и посадила, а вторая, взяв нейлоновою сетку из моих рук, вынула из нее оба помпельмуса, издававшие аппетитный аромат, достала из кармана маленький складной нож и начала на крохотном столике разрезать помпельмусы на части. Оба поделила на несколько долек.

Потом, не стесняясь, они начали есть их. Не буду рассказывать, как мне стало жаль помпельмусы, когда увидел, что они с аппетитом жуют это чудо. Сам я раньше твердо решил, что какая бы жажда не мучила меня в пути, до возвращения в Харбин ни за что не стану их есть. Я хотел привезти их домой, чтобы мать посмотрела, что из себя представляют помпельмусы. Чтобы мать, братья и сестры попробовали, какие они сочные и ароматные. А когда они будут наслаждаться, думал я, расскажу им какую прекрасную старшую сестру я встретил в Чэнду.

Но они разрушили мою красивую мечту!

Я почему-то все еще испытывал какую-то необъяснимую робость перед ними. Я мог в душе негодовать, но я не смел что-либо высказать вслух. Даже гнев подавлял внутри себя, внешне демонстрировал щедрость, как бы совершенно не придавая значения тому, что они едят.

— Ему совсем безразлично, чем мы лакомимся! Ты тоже присоединяйся к нам! Это же твое, если ты не будешь есть, нам ведь тоже будет неудобно!

— Не собираешься ли ты показать нам свое юношеское джентльментство? Будет правильно, если ты присоединишься к нам!

Они ели и по-прежнему подшучивали надо мной.

«Я, что просил вас есть, — подумал я. — Если я не съем ни дольки, это будет им выгодно. Тогда я буду полным идиотом!». И тут я схватил дольку помпельмуса и стал есть. Ел очень быстро, почти с жадностью. Два укуса и дольки нет. Старался опередить их. Если я этого не сделаю, то потом буду злиться на себя, —мелькнуло в голове.

Увидев, как я жадно ем, они, перемигнувшись, засмеялись, но не так раскатисто, как прежде, так как их рты тоже были заняты делом.

Одна из них, проглотив пищу, с издевкой сказала:

— Это ты так демонстрируешь джентльментство юноши? Не годится, надо разделить, иначе ты один все уничтожишь! Еще оставалось четыре дольки. Мы выделили каждому по одной. Она сказала:

— Я ела очень культурно и, естественно, отстала от вас. Лишнюю дольку оставьте мне!

Она придвинула ее к себе.

Вот так мои два помпельмуса были ликвидированы ими как бы с моего согласия. Полакомившись моим добром, они отплатили тем, что больше не называли чертенком-хунвэйбином, между нами установилось некоторое равенство. Больше не употребляли слова «красавчик», «юный книжник», «юный сюцай», появились слова «юный боевой друг», «уважаемый юный брат».