Сигрид Унсет - Крест

– Ужели ты не понимаешь, Кристин, что пришла пора хозяину воротиться домой? Ты-то, по крайности, должен это понять… – обратился он к Эрленду.

Но Эрленд хлестнул его по руке и так пришпорил коня, что старик пошатнулся. Какие-то люди оросились наперерез всаднику. Эрленд крикнул;

– Прочь с дороги! Не суйте свой нос в наши дела! Да вдобавок я вовсе не хозяин здесь. Я не дам впрячь себя в ярмо, как вола на гумне. Если мне не владеть здешней землей, то и земле здешней мною не владеть!..

Кристин повернулась лицом к мужу и крикнула:

– Скачи! Скачи к самому дьяволу в преисподнюю, куда ты увлек меня и кинул все, что попадало к тебе в руки…

А дальше все произошло так стремительно, что никто из присутствующих не успел ни опомниться, ни вмешаться. Туре, сын Боргхильд, и какой-то другой крестьянин схватили женщину за руки:

– Кристин! Не в пору вздумала ты корить своего супруга…

Эрленд пустил коня прямо на них:

– Ах, вот как! Вы смели поднять руку на мою жену!.. – Он взмахнул топором и обрушил его на Туре, сына Боргхильд. Удар пришелся крестьянину между лопаток, и он грохнулся наземь. Эрленд снова занес топор, но как раз в тот миг, когда он приподнялся на стременах, кто-то пустил в него копьем, угодившим Эрленду в пах. Копье это метнул сын Туре. Сутен взвился на дыбы, забив передними копытами. Эрленд стиснул коленями бока коня, нагнулся вперед и, наматывая поводья на левую руку, вновь поднял топор. Но почти в ту же минуту потерял одно стремя и кровь ручьем хлынула его левой ноге. В воздухе засвистели стрелы и дротики… Ульв и сыновья Эрленда с поднятыми секирами и обнаженными мечами ринулись через двор к месту стычки. Тогда один из крестьян ударил копьем жеребца под Эрлендом, и тот, подогнув передние ноги, рухнул на колени, заржав так пронзительно и дико, что на его вопль отозвались кобылы в конюшне.

Эрленд поднялся с земли, широко расставляя ноги. Опершись на плечи Бьёргюльфа, он перешагнул через коня. Подоспевший Гэуте подхватил отца с другой стороны.

– Прикончите его, – попросил Эрленд, взглянув на коня, который опрокинулся на бок с кровавой пеной на губах, лежал, далеко вытянув шею, и яростно бил копытами. Ульв, сын Халдора, исполнил просьбу своего родича.

Крестьяне расступились. Двое из них понесли Туре, сына Боргхильд, к дому управителя, а один из слуг епископа отвел туда же своего раненого товарища.

Кристин выпустила из объятий Лавранса, который тем временем очнулся, и теперь мать с сыном стояли, ухватившись друг за друга. Она не понимала еще, что произошло: слишком скоро все совершилось.

Сыновья повели было отца к жилому дому, но он воспротивился:

– Туда я не хочу… Не хочу умирать там, где умер Лавранс…

Рванувшись к мужу, Кристин обвила руками его шею. Ее застывшее лицо растопилось вдруг, искаженное воплем, – так от брошенного камня раскалывается корка льда.

– Эрленд! Эрленд!

Эрленд слегка наклонил голову, коснувшись щекой ее щеки, и так постоял несколько мгновений.

– Отведите меня в старый стабюр, сыны мои, – сказал он. – Я хочу лежать там…

Мать и сыновья наскоро приготовили постель на чердаке старого стабюра и сняли с Эрленда одежду. Кристин перевязала ему раны. Кровь толчками струилась из раны в паху; другая стрела поразила Эрленда под левую грудь, но эта рана почти не кровоточила.

Эрленд положил руку на голову жены:

– Меня ты не сумеешь исцелить, моя Кристин… Она в отчаянии подняла на него взор, задрожав с головы до ног. Она вспомнила: так говорил и Симон, и то, что Эрленд повторил теперь его слова, показалось ей самым страшным предвещанием.

Его уложили в постель, на груду взбитых подушек и перин, приподняв его левую ногу так, чтобы унять кровь. Кристин сидела, склонившись над ним. Он взял ее за руку.

– Помнишь, любимая, первую ночь, что мы спали с тобой в этой постели? Я не знал тогда, что уже навлек на тебя горе, которое ты таила в сердце своем. И то было не первое горе, которое ты выстрадала по моей вине…

Она сжала его руку обеими руками. Кожа на его руке потрескалась, и под узкие обломанные ногти и в морщинки на суставах длинных пальцев въелась грязь. Кристин поднесла его руку к груди, потом к своим губам, орошая ее потоком слез.

– Какие у тебя горячие губы, – прошептал Эрленд. – Я так ждал, так ждал тебя… И так тосковал… А потом я решил согнуться и прийти к тебе, но тут услышал… Когда мне сказали, что он умер, я понял, что теперь уже поздно…

Кристин ответила, рыдая: