Сигрид Унсет - Хозяйка

Кристин страдала, считая себя черствой и злой, раз она не может глядеть на поступки Маргрет без неприязни и осуждения. Но гораздо больше страдала она, слыша и видя вечные раздоры между Эрлендом и его старшим сыном. И всего больше страдала оттого, что знала: Эрленд в глубине своего сердца любит этого мальчика так безгранично!.. А поступает с Ормом несправедливо и грубо, потому что не может ума приложить, что ему делать с сыном и каким образом обеспечить его будущее.

Он наделил своих побочных детей землями и всяким добром… Но самая мысль о том, чтобы Орм мог оказаться способным к крестьянской жизни, кажется ему нелепой! И потом Эрленд выходит из себя при виде того, как слаб и бессилен Орм… Тогда он начинает называть сына гнилым, яростно принимается закалять его, целыми часами возится с ним и приучает к пользованию оружием, таким тяжелым, что мальчику не под силу даже держать его в руках, заставляет его мертвецки напиваться по вечерам, губит его здоровье, таская за собой на опасные и утомительные охотничьи выезды. За всем этим Кристин видела боязнь, таящуюся в сердце Эрленда… Он часто безумно горюет, – это знала Кристин, – что такой чудесный, такой красивый сын его пригоден только для одного – быть священником, но и тут ему мешает его происхождение. И таким образом Кристин стала понимать, как мало у Эрленда бывает терпения, когда ему приходится страшиться за тех, кого он любит.

И Кристин знала: Орму тоже это понятно. И видела, что душа юноши разрывается надвое между любовью к отцу и гордостью за него – и презрением к его несправедливости, когда Эрленд заставляет сына платиться за то, в чем повинен не мальчик, а только сам Эрленд. А Орм привязался к своей юной мачехе, – около нее ему легче дышалось, и он чувствовал себя свободнее и бодрее. Бывая с ней наедине, он мог и шутить и по-своему, тихо, смеяться. Но Эрленду это не нравилось: казалось, он подозревал их обоих в том, что они осуждают его поведение.

Нет, нелегко Эрленду!.. Ничего нет мудреного в том, что он так болезненно принимает к сердцу все, касающееся этих двух детей. И все же…

Кристин содрогнулась от боли при одной мысли об этом. Неделю тому назад у них был полон двор гостей. А Эрленд, когда Маргрет приехала домой, велел привести в порядок чердак, который был в дальнем конце дома, над клетью и сенями большой горницы, – там будет ее девичий терем, сказал он. Там она и спала со своей сенной девушкой, которую Эрленд приставил к Маргрет обслуживать ее и ухаживать за ней. Там же ночевали и Фрида с Бьёргюльфом. Но когда к ним на рождественские праздники съехалось столько гостей, Кристин отвела этот чердак под спальню для молодых людей; обеим же сенным девушкам и грудному ребенку Кристин пришлось спать в помещении для служанок усадьбы. И вот именно потому, что Кристин пришла в голову мысль, как бы Эрленд не рассердился за то, что Маргрет укладывают спать вместе со служанками, она распорядилась постлать ей постель на одной из скамей в большой горнице, где спали приезжие гостьи – замужние женщины и девицы.

Маргрет всегда бывало трудно поднимать по утрам. И вот в это утро Кристин будила ее несколько раз, но каждый раз девочка снова укладывалась, поворачивалась на другой бок и опять засылала, хотя все другие давно уже встали. А Кристин надо было прибрать горницу и привести в порядок: пора было подавать гостям завтрак. Поэтому она наконец потеряла терпение, вытащила подушки из-под головы Маргрет и сорвала с нее покрывало. Но, увидя, что девочка продолжает лежать совершенно нагая на меховой подстилке, Кристин сняла со своих плеч плащ и накинула его на Маргрет. Это был просто кусок некрашеной сермяги; Кристин пользовалась им, только когда ходила взад и вперед в поварню и по клетям, присматривая за приготовлением пищи.

В это время в горницу вошел Эрленд. Он спал в одной из клетей вместе с несколькими другими мужчинами, потому что с Кристин в их супружеской кровати спала фру Гюнна. И тут им овладел припадок ярости. Он так схватил Кристин за руку, что у нее еще до сих пор остались на коже следы его пальцев:

– Что же, по-твоему, моя дочь может лежать на соломе под сермягой? Маргрет – она моя, хоть она и не твоя, – для нее то хорошо, что хорошо для твоих собственных детей. Но уж если ты надсмеялась над невинной девочкой на глазах у всех этих женщин, так теперь загладь свой поступок на глазах у них же: накрой Маргрет тем, что ты сорвала с нее!

Правда, если Эрленд бывал пьян накануне вечером, он всегда брюзжал на следующее утро. И, конечно, думал, что женщины сплетничают на его счет, глядя на его детей от Элины. И он относился чрезвычайно болезненно ко всему, что касалось их чести…. И все же…