Склонился я перед ним и сказал: "Я не из тех, кто возвеличил тот город".
Увидел раби Шломо моё отчаяние.
Подошел ко мне вплотную – так, что не осталось между нами ничего, кроме моего отчаяния.
Поднял я глаза и увидел, как он что-то шепчет. Прислушался и разобрал название моего города. Раби продолжал шептать и услышал я: "Сделаю себе помету, чтобы не забыть его название".
Потрясенный стоял я – раби Шломо упомянул мой город и оказал милость, сделав себе помету, чтобы запомнить его название!
Я задумался – какую помету о моем городе может сделать себе раби Шломо? Записать? Но сегодня праздник и писать нельзя.
А может, сделает помету на одежде? Но Ашем одевает своих святых праведников в платья, которые невозможно помять и которые не терпят слов, не исходящих Свыше [63] - имеются в виду определенные законы, связанные с изготовлением и использованием талита
.
Он вновь зашевелил губами.
Сейчас это были стихи, где каждая строка начиналась одной из букв в названии моего города.
И было это великолепно зарифмованной пометой, исполненной на Святом Языке. [64] - Свой город Агнон называет в начале рассказа - "...Бучач...", однако в конце, в разговоре с рабби Шломо ибн Гвиролем, слова "Бучач" уже нет. Между тем, в первой версии рассказа Агнон приводит первую строку забытой "пометы" – "Благословен (“ Б арух”) город Б учач из всех городов..."
Я застыл.
Я словно перестал существовать.
Если бы не память о Песне, разделил бы я судьбу своих земляков, убитых нечестивым народом.
Но от величия слов душа покинула меня.
Если уничтожен мой город в этом мире, то жив он в стихах.
И если не помню я слов этой Песни, то поется она на Небесах – стихами святых поэтов, любимцев Ашема.
Кто теперь скажет мне слова её?
Может, старый хазан, знаток песнопений святых учителей наших, за слезы которых отдам я жизнь?
Но скрыт старый хазан в тени святых поэтов, чьими песнями украшал он Большую синагогу в нашем городе. Если ответит мне – ответит нигуном, как в те времена, когда город и жители его были живы.
А здесь осталась Песнь Стона и Скорби.
От переводчика.
Поэтическим фоном повествования служат два пиюта, написанные рабби Шломо ибн Гвиролем – "Швия ания" и "Шахар авакешха".
Ниже они приведены в переводе Эрнста Левина:
Приложение
Шломо ибн ГВИРОЛЬ.
" Шахар авакешха Шмуэль-Йосеф Агнон Помета [1] Первая версия рассказа "Помета" ("הסימן") была опубликована в 1944 году. Известен перевод ее на русский, сделанный Н.Файнгольдом. Данная, намного расширенная версия - вторая, появившаяcя в сборнике рассказов Агнона "Огонь и Деревья" ("הָאֵשׁ וְהָעֵצִים", Берешит 22:7) в 1962 году. Рассказ написан в форме монолога и помещен в сборник вместе с другим рассказом-монологом –" Этрог " - в части "Им ацми" ("С собой"). Перевод с иврита – Ontario14 Перевод стихов р. Шломо ибн Гвироля - Эрнста Левина
" ("Дай мне рассвет")
Перевёл Эрнст Левин
ОРИГИНАЛ
ПРОИЗНОШЕНИЕ
ПЕРЕВОД
Шахар авакешха, цури умисгаби
Ээрох лефанэйх шахри вэгам арби
Лифнэй гдулатха эймод ве эбаhэль
ки эйнха тыръэ коль махшевот либи
Дай мне рассвет, Творец, хранитель мой,
И день, и вечер мой я пред Тобой,
Твоим величьем потрясён, стою –
Ты видишь всё, что в сердце я таю.

Ма зэ ашер юхал hалев веhaлашон
лаасот ума коах рухи бетох кирби?
hинэй леха титав зимрат энош аль кен
одха беод тыhъе нишмат элоаh би!
Бессильны мои мысли и слова,
Пригодны лишь язык и голова
Чтоб славить Бога, давшего в раю
Нам, смертным, душу вечную Свою.
Шломо ибн ГВИРОЛЬ.
" Швия ания Шмуэль-Йосеф Агнон Помета [1] Первая версия рассказа "Помета" ("הסימן") была опубликована в 1944 году. Известен перевод ее на русский, сделанный Н.Файнгольдом. Данная, намного расширенная версия - вторая, появившаяcя в сборнике рассказов Агнона "Огонь и Деревья" ("הָאֵשׁ וְהָעֵצִים", Берешит 22:7) в 1962 году. Рассказ написан в форме монолога и помещен в сборник вместе с другим рассказом-монологом –" Этрог " - в части "Им ацми" ("С собой"). Перевод с иврита – Ontario14 Перевод стихов р. Шломо ибн Гвироля - Эрнста Левина
" ("Бедная пленница")
Перевёл Эрнст Левин
ОРИГИНАЛ
Читать дальше