Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

„По убеждению“. Да. Еще на заре юности смутное, но страстное чувство человеколюбия довело его до самых суровых крайностей нигилизма и бунтарства. Впоследствии оптимизм его пошатнулся. Он усомнился, запутался. Вы, должно быть, слышали о новообращенных атеистах. Часто именно они становятся опасными фанатиками, при этом суть остается прежней. После того, как он познакомился с нашей барышней, в дневнике стали появляться весьма странные любовно-политические пассажи. Ее величественные ужимки он принял за чистую монету и относился к ним со всей серьезностью. Он мечтал обратить ее в свою веру. Но все это едва ли вам интересно. Что же касается финала, не знаю, помните ли вы – с тех пор прошло довольно много лет, – была такая сенсационная статья „Тайна Гермионовой улицы“. В подвале пустующего дома обнаружен труп мужчины. Расследование. Аресты. Многочисленные версии. Далее – тишина. Характерный финал для безвестных страстотерпцев и мучеников. Все дело в том, что ему не хватило оптимизма. Чтобы стать настоящим бунтарем и непримиримым борцом с социальным строем, нужно, подобно Хорну, быть свирепым, деспотичным, беспощадным, несгибаемым оптимистом».

Он встал из-за стола. Официант поспешил к нему с пальто, второй уже держал наготове цилиндр.

«А что случилось с юной леди?» – спросил я.

«Вы и вправду хотите знать? – удивился он, аккуратно застегивая пальто. – Я, признаться, отправил ей дневник Севрина, и не без умысла. Она отошла от дел, потом уехала во Флоренцию, потом уединилась в монастыре. Не знаю, что она придумает в следующий раз. Да и не все ли равно? Жеманство! Пируэты! Обычные ужимки ее сословия». Тщательно примерившись, он увенчал себя высоким блестящим цилиндром, быстрым взглядом окинул зал, где хорошо одетые люди безмятежно вкушали свой ужин, и процедил сквозь зубы: «И ничего более! Вот почему все они обречены».

Это была моя последняя встреча с мистером Икс. Я стал ужинать в клубе. В свой следующий приезд в Париж я встретил друга, который с нетерпением ждал рассказа о впечатлении, произведенном на меня столь редким образчиком его коллекции. Я поведал ему все, что узнал, и он просиял, гордясь исключительностью своего экземпляра.

«Согласись же, Икс – весьма стоящее знакомство! – взахлеб говорил он, не скрывая восхищения. – Уникальный, изумительный, совершенно великолепный персонаж!» Меня покоробило от его восторгов. Я резко возразил, что цинизм этого человека просто омерзителен.

«Да-да, омерзителен! Чертовски омерзителен! – рьяно согласился мой друг. – Но – каков шутник!» – добавил он, подмигнув.

Это последнее замечание меня смутило. Никак не могу взять в толк, над чем в этой истории можно посмеяться.

Патетическая история

Vedi Napoli e poi mori [37] Увидеть Неаполь и умереть ( итал. ). .

Впервые мы заговорили в Национальном археологическом музее Неаполя, в зале на первом этаже, где представлена выдающаяся коллекция бронзы из Геркуланума и Помпеев. Утонченное совершенство этого наследия античности дошло до наших дней благодаря смертельной ярости вулкана.

Он первым обратился ко мне у знаменитого «Отдыхающего Гермеса», которого мы рассматривали, стоя бок о бок. Ничего глубокомысленного, просто несколько точных комментариев по поводу этой потрясающей скульптуры. Его вкус был скорее природным, чем приобретенным. Безусловно, ему довелось видеть множество произведений искусства и научиться ценить их изящество. Однако его речь не выдавала в нем ни дилетанта, ни знатока. Ненавистное племя. Он говорил как образованный светский человек, непринужденно, как истинный джентльмен.

Мы столкнулись друг с другом через несколько дней. Нет ведь ничего необычного, что мы остановились в одной гостинице. Я не раз замечал его в холле отеля. Судя по всему, он был давним и ценным клиентом. Сердечность и почтительность чувствовались в поклоне управляющего отеля и принимались с привычной вежливостью. Для служащих он был «Граф». Забытый зонтик от солнца, по-моему желтого шелка с белой оторочкой, был обнаружен официантами у входа в обеденный зал. В возникшей неразберихе наш метрдотель в сюртуке с золотым позументом опознал его, и я слышал, как он отправил одного из посыльных, чтобы вернуть его – «Графу». Возможно, он был единственным проживавшим там графом или же удостоился этого звания главным образом за свою проверенную временем приверженность отелю.

После нашего общения в музее (в галерее мрамора, где он, между прочим, без восторга отзывался о бюстах и статуях римских императоров: их лица были слишком резкими и энергичными, по его мнению) мы перекинулись несколькими словами утром, в отеле. Поэтому я не думал показаться назойливым, когда вечером того же дня, обнаружив, что обеденный зал переполнен, я спросил разрешения занять место за его столиком. Судя по спокойной учтивости, с которой он согласился, он тоже так не думал. Он очень мило мне улыбнулся.