Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Как и многие тучные люди, Дэвидсон был весьма проворным. Забравшись по лестнице ступеней на семь, он бесшумно пересек бамбуковую площадку, но увиденное в дверном проеме заставило его резко остановиться.

За столом при свете одинокой свечи сидели четверо. Перед ними стояли бутылка, кувшин и стаканы, но никто не выпивал. Рядом лежали две колоды карт, но и играть тоже никто не собирался. Мужчины перешептывались друг с другом, не замечая Дэвидсона. Он же был настолько ошарашен, что не мог произнести ни слова. Все замерло, и лишь шепот склоненных над столом голов шелестел в застывшей тишине.

Дэвидсону, как я уже говорил, это не понравилось. Ой как не понравилось.

Его наблюдение прервал крик, донесшийся из темной глубины комнаты: «О, Дэви! Как ты меня напугал!»

Позади стола возле плетеной стены Дэвидсон разглядел очень бледное лицо Анны. В глубоком полумраке комнаты раздался ее немного нервный хохот: «Ха! Ха! Ха!»

Все четверо резко подняли головы, и четыре пары глаз не моргая уставились на Дэвидсона. Женщина вышла вперед, одетая лишь в просторный ситцевый халат и соломенные тапки на босу ногу. Голова была повязана на малайский манер красным платком, из-под которого выбивались ее пышные волосы. Некогда роскошный европейский туалет за два года буквально истлел на ней, но длинное янтарное ожерелье по-прежнему висело на ее непокрытой шее. Это было единственное украшение, которое у нее осталось: Бамц продал всю ее скромную бижутерию, когда они бежали из Сайгона, еще в самом начале их романа.

Минуя стол, она вышла на свет и, по обыкновению, протянула вперед руки, будто ее душа, бедняжка, уже давным-давно ослепла. Дэвидсон разглядел ее бледные запавшие щеки и поймал рассеянный взгляд ее диковатых глаз. Она стремительно подошла, схватила за руку и потащила за собой. «Сам Бог послал мне тебя! Мой Тони совсем плох – пойдем, взглянешь на него. Пойдем же!»

Раскрасневшийся ребенок лежал в убогой детской кроватке, сколоченной из ящиков из-под джина. Широко раскрытыми сонными глазами он уставился на Дэвидсона. Он явно проигрывал в бою с лихорадкой. Дэвидсон пообещал прихватить с корабля кое-какие лекарства и вообще старался как-то обнадежить Анну, однако ее странное поведение не давало ему покоя. Глядя с отчаянием в кроватку, она то и дело бросала быстрый, испуганный взгляд на Дэвидсона, потом так же быстро переводила его на соседнюю комнату.

«Да, бедная моя девочка, – прошептал он, расценив ее рассеянность по-своему, хотя и не имея в виду ничего конкретного. – Боюсь, это не сулит тебе ничего хорошего. Как они тут оказались?»

Она схватила его за руку и резко процедила: «Ах это мне ничего хорошего не сулит? А о себе ты подумал?! Они охотятся за долларами, что у тебя на борту».

Дэвидсон был ошарашен. «Откуда они знают, что там доллары?» – спросил он.

В отчаянии она всплеснула руками. «Так это правда! Они там, на борту? Тогда будь осторожен!»

Они стояли, не сводя глаз с лежащего на кровати мальчика, понимая, что за ними, возможно, наблюдают из другой комнаты.

«Важно, чтобы он как можно скорее вспотел, – сказал Дэвидсон своим обычным голосом. – Дай ему что-нибудь горячее. На корабле я заодно прихвачу спиртовку, – и добавил шепотом: – Думаешь, они готовы пойти на убийство?»

Она снова погрузилась в отрешенное созерцание ребенка. Дэвидсон уже было решил, что она не расслышала его, когда с застывшим выражением лица она зашептала:

«Французу – раз плюнуть. Остальные будут увиливать – пока ты не начнешь сопротивляться. Он дьявол. Он ими всеми погоняет. Без него они способны только на пустые разговоры. Я с ним на короткой ноге. А как быть, если у тебя такой муж? Бамц их ужасно боится, и они это знают. Он с ними только потому, что трусит. О, Дэви, уводи поскорее отсюда свою „Сисси“!»

«Слишком поздно, – сказал Дэвидсон, – она уже на мели».

«О, если бы ребенок не был бы в таком состоянии, я бы сбежала с ним к тебе, в леса, да куда угодно! О Дэви, он же не умрет?» – она вдруг зарыдала.

В дверном проеме Дэвидсон встретил трех мужчин. Они пропустили его, даже не удостоив взглядом. Бамц, в отличие от остальных, пристыженно потупил глаза. Француз по-прежнему сидел, развалясь в кресле, а свои культяпки держал в карманах.

«Какое несчастье, когда ребенок болеет! Мне очень жаль эту добрую женщину, но я никак не могу ей помочь. Я и подушку больному другу взбить не в состоянии. Я лишен рук. Не могли бы вы положить в рот несчастному безобидному калеке сигарету? Нервишки расшалились, клянусь честью».