Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Дэвидсон снова спросил, действительно ли они замышляют дурное. Потом он рассказывал мне, что поверить в это было почти невозможно: ничего менее похожего на правду он не встречал. Анна кивнула. Француз помешался на этом ограблении. Дэви следовало ждать их около полуночи: прокравшись на борт, они попытаются ограбить его во что бы то ни стало, возможно даже ценой убийства. Ее голос звучал утомленно, она не сводила глаз с ребенка.

Но Дэвидсон все никак не мог в это поверить; слишком велико было его презрение к этим людям.

«Послушай, Дэви, – сказала она, – когда они соберутся, я выйду вместе с ними, и нам с тобой крепко не повезет, если я не найду над чем посмеяться. Они привыкли к моим выходкам. Смеюсь я или плачу – какая разница. В такую тихую ночь ты сможешь услышать меня с борта. В такую-то темную… Ах! Темно, Дэви, как же сейчас темно!»

«Не вздумай рисковать», – сказал Дэвидсон и указал на мальчика. С его лица сошел болезненный румянец, и он крепко заснул. «Не бойся. Он поправится».

Она как будто хотела крепко прижать ребенка к своей груди, но сдержалась. Дэвидсон собрался идти. Она поспешно прошептала:

«И помни, Дэви! Я сказала им, что ты обычно спишь на корме, в гамаке, под навесом над кабиной. Еще они спрашивали меня о твоих повадках и о твоем корабле. Я рассказала им все, что могла. Я должна быть с ними заодно. Бамц все равно бы им все рассказал – ты же понимаешь».

Жестом он показал, что все в порядке, и вышел. Мужчины за столом уставились на него – все, кроме Бамца. На этот раз заговорил Фектор: «Не хотите ли присоединиться к игре, капитан?»

Дэвидсон ответил, что ребенку уже лучше и он думал пойти на борт и лечь спать. Фектор оставался последним из четырех, кого он, можно сказать, никогда не видел – Француза он уже разглядел как следует. Он посмотрел в мутные глаза Фектора, на злой, ожесточенный изгиб его губ. Презрение Дэвидсона к этим людям росло с каждой минутой, в то время как его безмятежная улыбка, спокойный голос и безобидный вид поднимали их боевой дух. Они обменялись многозначительными взглядами.

«Мы будем играть допоздна», – сказал Фектор грубым низким голосом.

«Не шумите попусту».

«Да мы народ не шумный. Если больному станет хуже, она обязательно отправит одного из нас к вам, чтоб вы снова поиграли в доктора. Так что не стреляйте без предупреждения».

«Он вообще не стрелок», – встрял Никлас.

«Я никогда не выстрелю, не убедившись, что на то есть веская причина», – сказал Дэвидсон.

Бамц испустил болезненный смешок. На небрежный кивок Дэвидсона поклоном ответил только француз. Он поднялся, а его обрубки даже не шевельнулись в пустых карманах. Дэвидсон теперь понимал почему.

Дэвидсон пошел на корабль. Он напряженно размышлял. И был весьма зол. Он улыбнулся (должно быть, это была первая мрачная улыбка за всю его жизнь) при мысли о семи фунтах веса, привязанных к культе француза. Эту предосторожность негодяй учинил на случай ссоры из-за дележа добычи. Его первый смертоносный удар будет полной неожиданностью – с таким преимуществом он одолеет даже противников с револьверами, особенно если сам начнет драку.

«С такой штуковиной он готов схватиться с любым из своих дружков. Но она ему не понадобится. Повода для ссоры из-за долларов у них не появится», – думал Дэвидсон, тихо поднимаясь на борт. Он даже не посмотрел, есть ли кто-нибудь на палубах. Большая часть команды была на берегу, остальные спали, забившись по темным углам.

Он уже составил план. И приступил к его методичному выполнению.

Он принес снизу целый ворох одежды и положил его в гамак так, чтобы было похоже на человеческое тело; затем он накинул на все это легкое покрывало из хлопка, которым он накрывался, когда спал на палубе. Закончив, он зарядил два револьвера и забрался в одну из шлюпок «Сисси» на корме, висевшую на своих шлюпбалках. И стал ждать.

И тут снова в душу закралось сомнение, что все это действительно с ним происходит. Ему было почти стыдно за этот нелепый дозор в лодке. Ему стало скучно. Потом его начало клонить в сон. Неподвижность черной Вселенной утомила его. Не слышно было даже плеска воды: наступил отлив, и «Сисси» легла на топкое дно. Вдруг сквозь душную, глухую, теплую ночь из джунглей за рекой послышался крик фазана аргуса. Дэвидсон вздрогнул, и все его чувства мгновенно обострились.

Свеча в доме все еще горела. Все стихло, но Дэвидсону больше не хотелось спать. Тревожное предчувствие беды угнетало его.