Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

«И вовсе я не боюсь», – спорил он сам с собой.

Тишина будто залепила ему уши, нервное напряжение росло, становясь почти невыносимым. Он приказал себе сохранять спокойствие, но готов был выпрыгнуть из лодки, чуть только едва ощутимая дрожь воздуха, слабое журчание в бесконечной тишине, призрачный отзвук серебристого смеха достигал его слуха.

«Показалось!»

Он сидел не шелохнувшись, почти как мышка – суровая, решительная мышь. Его не покидало предчувствие беды, не связанное даже с опасностью, которой он подвергался. Ничего не произошло. Ему только показалось!

Ему стало интересно, как они все-таки приступят к делу. Он прокручивал у себя в голове эти мысли, пока все это не показалось ему полным бредом и нелепицей.

Он, как обычно, оставил в каюте зажженный светильник. Это было частью его плана. Все должно было быть как обычно. Вдруг в тусклом свете фонаря громоздкая тень бесшумно поднялась по лестнице, сделала два шага в сторону гамака (он висел прямо над иллюминатором) и замерла на месте. Француз!

Время сразу пошло быстрее. Дэвидсон догадался, что обязанностью француза (бедный калека!) было следить за его, Дэвидсона, сном, пока остальные отпирают дверь кладовой.

Никому уже не узнать, что они собирались делать с серебром, когда до него доберутся (всего было десять ящиков, каждый с легкостью могли тащить двое мужчин). Но пока Дэвидсон был прав. Они пробрались в каюту. Дэвидсон ждал, что с минуты на минуту до него донесутся звуки взлома. Однако один из них (возможно, Фектор, кому не раз в свое время доводилось красть бумаги с рабочих столов) умел взламывать замки и, судя по всему, имел при себе подходящий инструмент. Так что пока Дэвидсон ждал, что вот-вот услышит, как начинается ограбление, они уже успели снять засов и вытащить два ящика из кладовой в каюту.

В рассеянном блеклом свечении иллюминатора француз стоял как статуя. Дэвидсон мог бы с легкостью его подстрелить, но он не хотел никого убивать. Кроме того, прежде чем открывать огонь, он хотел убедиться, что остальные уже занялись делом. Не услышав то, что он ожидал услышать, Дэвидсон засомневался, все ли грабители уже на борту.

Пока Дэвидсон прислушивался, француз, за неподвижностью которого, вероятно, скрывалась внутренняя борьба, сделал шаг. Затем еще один. Дэвидсон в оцепенении наблюдал, как он сделал упор на одну ногу, вынул из кармана правую, вооруженную, культю и, чтобы нанести в удар как можно больше силы, всем телом обрушил семифунтовый груз на то место в гамаке, где должна была лежать голова спящего.

Дэвидсон признавался мне, что в тот миг у него волосы встали дыбом. Если бы не Анна, его ничего не подозревающая голова лежала бы там. Француз буквально осоловел от неожиданности. Он отшатнулся от слабо покачивающегося гамака и, прежде чем Дэвидсон смог что-либо предпринять, исчез, скатываясь вниз по лестнице, чтобы предупредить подельников.

Дэвидсон мгновенно выпрыгнул из шлюпки, открыл иллюминатор и едва разглядел внизу согнувшихся над люком грабителей. Они испуганно взглянули наверх, и в тот же миг француз за дверью завопил: «Trahison – trahison!» [45] Измена – измена! ( франц. ). Они бросились из каюты, спотыкаясь друг о друга и ужасно сквернословя. Выстрелив сверху, Дэвидсон никого не задел; тогда он взобрался на крышу надстройки и оттуда снова открыл огонь по темным, мечущимся по палубе силуэтам. Послышались ответные выстрелы; пальба, беспорядочные вспышки и разрывы заставили Дэвидсона укрыться за вентиляционной трубой и вести огонь, пока не послышались щелчки затвора. Отбросив уже бесполезный револьвер, Дэвидсон взял в правую руку второй.

Сквозь грохот Дэвидсон различал разъяренные крики француза «Tuez-le! Tuez-le!» [46] Убейте его! Убейте его! ( франц. ). , перемежавшиеся жуткими проклятиями в адрес сообщников. Они, конечно, стреляли по Дэвидсону, но думали только о том, как бы побыстрее убраться. В свете последних выстрелов Дэвидсон увидел, как грабители перебираются через леера. Он был уверен, что попал в цель больше одного раза. Бандиты на два голоса завопили от боли, но, судя по всему, оба остались на ногах.

Дэвидсон облокотился на фальшборт и не спеша перезарядил револьвер. Он был абсолютно уверен, что они больше не вернутся. Преследовать же их по темному берегу у него не было ни малейшего желания. Что они там делали, он понятия не имел. Наверное, зализывали раны. Неподалеку от отмели невидимый в темноте француз поносил своих сообщников, судьбу и весь мир. Он замолчал на секунду, а затем издал страшный вопль: «Эта женщина! Это она нас сдала!», – и убежал в ночь.