Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

И вот однажды к милейшей миссис Дэвидсон зашел Ричи Обезьянья-Морда. Она прибыла сюда под его крылом, и он считал себя приближенной особой, ее первым другом в этом тропическом крае и самым большим почитателем ее неоспоримых достоинств. Да и язык у него без костей. Не зная всех подробностей, он заговорил об этой истории, полагая, что уж она-то знает все. И в какой-то момент упомянул Хохотушку Анну.

«Хохотушка Анна? – миссис Дэвидсон аж вздрогнула. – Это что такое?»

Ричи тут же пустился в многословные и уклончивые объяснения, но она довольно быстро его оборвала. «Оно мертво – это создание?» – спросила она.

«Полагаю, – заикаясь ответил Ричи. – Так говорит ваш муж».

«Но наверняка вы не знаете?»

«Нет! Откуда мне знать, миссис Дэвидсон!»

Когда Дэвидсон пришел домой, она уже была готова обрушиться на него, но не с многоречивым негодованием, как это обычно бывает. Ее недовольство больше походило на пытку, когда на темя каплет холодная вода. Она стала говорить о его гнусной интрижке с этой падшей женщиной, о том, как он ее дурачил, как оскорбил ее достоинство.

Дэвидсон умолял выслушать его и рассказал ей все как было, рассчитывая, что история тронет ее каменное сердце. Он старался объяснить ей, почему он чувствует свою вину. Она дослушала, произнесла: «Да уж!» – и повернулась к Дэвидсону спиной.

«Ты что, мне не веришь?» – в ужасе спросил он.

Она не сказала ни да ни нет. Только процедила: «Немедленно отошли это отродье подальше».

«Я не могу выбросить его на улицу, – вскричал Дэвидсон. – Ты шутишь?!»

«Меня это не волнует. Для таких детей существуют богоугодные заведения».

«Этому не бывать», – ответил Дэвидсон.

«Вот и хорошо. С меня довольно».

После этого разговора дом Дэвидсона стал похож на безмолвный ледяной ад. Недалекая женщина в праведном гневе – это хуже, чем спущенный с цепи чертяга. Он отправил мальчика Белым отцам в Малакку. Обучение там стоило не очень дорого, но она так и не простила ему, что он не смог избавиться от неугодного ребенка раз и навсегда. Она все пестовала в себе чувство обманутой жены и оскорбленной невинности и распалилась до такого предела, что однажды, в ответ на мольбы бедного Дэвидсона проявить благоразумие и не отравлять существование им обоим, повернулась к нему и с холодной яростью заявила, что даже его вид вызывает в ней отвращение.

Дэвидсон с его деликатностью и щепетильностью и не думал предъявлять права на женщину, которая не могла выносить его присутствия. Он склонил голову. И вскоре сделал все, чтоб она вернулась к своим родителям. Чего и требовало ее попранное достоинство. Кроме того, тропики ей никогда не нравились, а людей, среди которых ей пришлось жить в качестве супруги Дэвидсона, она втайне презирала. И вот ее чистая, ранимая и скудная душонка отправилась в направлении Фримантла. Дочку она, разумеется, забрала с собой. Что бедняга Дэвидсон стал бы делать с малышкой на руках, даже если б она согласилась оставить ее, что само по себе немыслимо.

Такова история, из-за которой Дэвидсон утратил свою былую улыбку. Возможно, перемена в нем могла и не быть столь разительной, не будь он таким хорошим человеком.

Холлис закончил. Но, прежде чем подняться из-за стола, я спросил, знает ли он, что произошло с сыном Хохотушки Анны.

Тщательно пересчитав выданную китайским официантом сдачу, он поднял голову.

– О, да. Это вишенка на торте. Как вам уже известно, мальчуган он был смышленый и разговорчивый, и в его воспитании отцы особенно усердствовали. В глубине души Дэвидсон надеялся, что Тони станет ему утешением. При всей его сдержанности, он из тех людей, кому без любви и привязанности живется несладко. В общем, Тони вырос в прекрасного юношу – и вот те на! Решил стать священником и мечтает о миссионерской службе. Отцы уверяют Дэвидсона, что это – его призвание. И что он как раз обладает необходимыми для миссионера качествами. Так что вскоре мальчуган Хохотушки Анны заживет жизнью святого где-нибудь в Китае; а может, еще и мучеником станет. А бедняга Дэвидсон останется совсем один. И когда он встретит старость, подле него не будет ни единого любящего сердца. А все из-за чертовых долларов.

Январь 1914

«Семьдесят лет – вероятно, слишком большой срок, чтобы события того времени пришлись к слову в обычной беседе. Но 1831 год вошел в нашу историю как один из тех роковых рубежей, когда под бездеятельный ропот и велеречивые причитания всего мира мы в который раз пробурчали „горе побежденным“ и принялись скорбно подсчитывать потери. Впрочем, счет нам никогда не давался, ни в радости, ни в печали. Этот урок мы так и не усвоили, к вящему негодованию врагов, окрестивших нас неисправимыми…»