Наоми Френкель - Дом Леви

– Челов-е-е-ек – гхак! Сильный – гхак! Но со…со… социал… демократ! Чтобы поддержал профсоюзы… – гхак!

– Кто тут говорит о политике! – орет Пауле и хватает за воротник пальто Хейни.

– Пьяная свинья! – с отвращением говорит косоглазый картежник.

– Выведите его, – приказывает Флора, – он мне загрязнит весь трактир.

– Грязный пьяница! – почти плачет Шенке.

– Убери свои копыта отсюда! – еще один враждебный и оскорбительный голос.

– Выведите его, – приказывает мастер, – порядок должен быть!

И уже подхватывают Хейни и волокут его тяжелое тело, пытающееся вырваться и не желающее сдвинуться с места. И тут вскакивает горбун, и дает пинка Хейни сзади, да так, что сам чуть не падает. А за ним Пауле, который закатывает рукава, хватает Хейни за воротник, толкает его, и тот падает на пол. Пауле орет:

– Вперед, социал-демократ! Убирайся отсюда, гнойная вонючка! – он волочит Хейни через весь трактир, тот же пытается бороться и что-то бормочет. И мастер у прилавка снова отмахивается тем же жестом, которым отмахнулся от хлопнувшего дверью строителя.

Флора подбегает к печке – подбросить угля, и заслонка ржаво скрипит на оси. Эгон и косоглазый картежник поднимают Хейни с пола, и горбун кудахчет за их спинами.

– Порядок должен быть! – кричит мастер.

Толчок в дверь. И Хейни сын Огня распластался в переулке, словно вырванный бурей, и снег бесшумно падает на него.

Хейни отряхивается и встает. У входов в дома проститутки протирают глаза от удивления: неужели это Хейни упал в снег? Хейни сын Огня?

И женщины с корзинами для покупок в руках застывают? На лицах их удивление сменяет обычное в последнее время выражение отчаяния:

– Хейни сын Огня? Единственный в переулке, который хранил свою прямую гордую походку, и вот, он тоже среди падающих пьяниц?

И они туже повязывают шали на головах, словно вдруг усилилась стужа. Проходит толстая жена Шенке и машет кулаком в сторону жирной Берты:

– Проклятые! И его они втянули в скверну, – и голос ее как голос плакальщицы.

Евреи выходят из мясной лавки, хотят перейти на противоположный тротуар и останавливаются: пьяный огромный мужик, весь облепленный снегом.

– Сильный челов-е-е-ек! – боксирует Хейни в воздухе и кричит.

– Сильный челов-е-е-ек!

Евреи торопливо уходят в страхе и отвращении.

А снег все валит и валит.

Около скамьи дети скользят по замерзшим водам канализационного канала. Только закончились уроки в школе, и их тянет скользить по снегу и по наледи между липами. Девочка лет восьми, две тонкие косички которой заплетены до того, что встают над ее головой как золотые рожки, скользит по льду канала.

– Марихен! – зовет ее неожиданно один из ребят. – Марихен, смотри, твой отец стоит пьяный.

Марихен уверена, что опять этот дурашливый обманщик разыгрывает ее. Она не может поверить в то, что ее отец, огромный и строгий, может унизиться и осрамиться так же, как тот косоглазый, или горбун, или долговязый.

– Марихен, отец твой полон, как бочка! Беги, Марихен, подержи его.

– Дурачина и обманщик! Грязный клоп! Шелудивый пес! – обрушивает Марихен на голову мальчика весь запас известных ей проклятий на одном дыхании, и все же бежит к киоску, убедиться своими глазами.

– Ну, Марихен, я тебя обманул?

Мальчик не лгал. Со своими по-медвежьи огромными руками идет ее отец в белом воздухе и силится сохранить равновесие. Проходят женщины, останавливаются на миг, качают головами, и продолжают свой путь. Подростки и дети, возвращающиеся домой, смотрят и подшучивают. Никто не поддерживает чуть не падающего Хейни. Слезы стынут на щеках маленькой Марихен. Одна она в переулке с пьяным отцом.

– Гхак! Ма…Ма…рихен! – вперяет Хейни остекленевший взгляд в маленькую свою дочку. И плачущая Марихен делает то, что много раз видела у женщин переулка: сдерживает слезы, берет отца за руку, поддерживает его и приказывает, как взрослая:

– Пошли! Пошли уже домой…пьяница!

Только шоссе и тротуар надо пересечь, чтобы дойти до дома. Но дорога кажется Марихен долгой до отчаяния.

Большинство плакучих ив, кончики ветвей которых погружены в воду озера, вмерзли в лед. Площадь дремлет в сверкающем снежном наряде. Ни одного ребенка, играющего в снежки, ни одного парня или девушки, скользящих по льду. По закраинам закрытых окон домов обвисают ледяные сосульки. Ворота перед домами заперты, их темные зубцы выделяются в белизне воздуха. Крики ворон, чернота их крыльев кладет тень на деревья. Длинная тропинка, много раз протоптанная одним человеком, ведет от озера к дому «Вороньей принцессы».