Наоми Френкель - Дом Леви

Каждым зимним утром «принцесса» выходит из дома – покормить ворон. Высокая, одетая во все черное, стоит она около озера – на скамьи, покрытые снегом, сесть нельзя – и вслушивается в потрескиванье льда, растущего в глубину, толстеющего, сжимающегося, расширяющегося вдаль озера, трескающегося и вновь разглаживающегося. Когда ветер ударяет в сухие ветви, от них отрываются горсти снега, плавно и мягко соскальзывая на дорожки. Набрякшие сосульки отрываются под собственной тяжестью и падают с крыш и заборов. Вздыхает «принцесса», открывает свою сумку, и посылает свой хлеб на поверхность озера. Вороны слетаются, топчут лед, наслаждаясь пищей. Слабая улыбка оживляет застывшее лицо «принцессы», завершилась трапеза, взлетели вороны, и она возвращается по собственным следам.

И снова площадь дремлет в сверкающем снежном наряде.

На аллее у дома Леви согбенными замерли ветви каштанов. Сад ослепляет глаза белизной. Лишь ели не закрывают свои непослушные уста, выставляя вопреки саду свою вечную зелень. Ветер шуршит между деревьями, швыряя охапки снега в замерзшие стекла окон. Но внутри дома Леви и тепло и уютно. Старый садовник, который зимой остается без своей, как говорится, профессиональной деятельности, отвечает за работу центрального отопления, и он со всей ответственностью трудится у большой печи в подвале дома. В кухне, у Фриды, весь день гудит электрический водяной бак. Члены семьи топчутся вокруг плиты. Кухарка Эмми жарит картофель. Дед больше всего любит жареную картошку, и громкий его смех наполняет дом. В усадьбу свою он еще не вернулся – у него и в столице много дел.

Дед завершает в ванной на первом этаже свое бритье. Мажет усы пахучим кремом и закручивает их кончики. Время – четыре после полудня. Дед намеревается вместе с кудрявыми девицами и Фердинандом посетить новогодние базары, и пение его разносится по тихому этажу, на котором расположены апартаменты господина Леви. Дед в ванной всегда любит напевать, ибо при этом мысль его более подвижна. И вправду, с его приездом в Берлин, дела на фабрике улучшились, несмотря на продолжающуюся забастовку. Не впустую использовал дед забастовочные дни, подобно внуку Гейнцу, все еще ворочающемуся в постели, и все свое время читающего книги из отцовской библиотеки. Уже с самого утра в комнате деда шумел патефон: «Раз-два… раз-два… Поднимите ноги!» И дед разминает кости, а после горячей ванны и подкручивания усов, надевает костюм, наслаждается чашкой пахучего кофе и жареным картофелем у Фриды, беседует с ней о том, что происходит в доме, и выходит к заказанной им карете, покрытой целиком черным покрывалом, застегивающимся серебряными пуговицами, и уезжает по делам. Дед сказал и сделал – пригласил барона в Берлин на свой счет – провести рождественские праздники. И тот согласился с превеликим удовольствием. Хотя, по правде говоря, сейчас он не нуждается в деньгах деда, но чего он только не сделает для друга? Посещают они бесчисленных старых друзей и знакомых, проводят время в роскошных ресторанах. И дед, как всегда с прямой спиной, в своем костюме с цветком в петле и громким смехом, а барон – с глазами, затуманенными алкоголем, и взлохмаченной шевелюрой. И не раз окружающие их люди ошибаются, называя деда «господином бароном», а барона – «господином Леви». Так дед обрел новые знакомства и возобновил старые, между анекдотом и очередным глотком, и также, между прочим, обговаривал дела со многими людьми, главным образом, руководителями Союза германской сталелитейной промышленности. Получил даже подряд от муниципалитета Берлина – огромный и важный подряд, за который бы многие ухватились обеими руками. Но так всегда с дедом: когда есть много желающих, он опережает всех. Так был подписан договор о ремонте и реставрации мостов через реку Шпрее.

Договор с Берлинским муниципалитетом для него готовил его адвокат, доктор Функе. Не поверишь этому, если кому-нибудь рассказать! Господин Функе исполняет любое требуемое желание деда. Первый раз они встретились втроем в том же ресторане, где Гейнц раньше встречался с адвокатом. С тревожным сердцем пошел Гейнц на эту встречу. Жалел деда, представляя разочарование, человека, верящего в то, что он всего может достичь. Но дед…ха-ха, дед шел между столиками, как король Индии, в руке трость с серебряной ручкой, как скипетр, и он им постукивает по полу. Официанты щелкают перед ним каблуками и кланяются, а он угощает их превосходными сигарами. Гейнц уже хотел приступить к делу, но дед… у него есть время. Дед обсуждает с господином Функе мировые проблемы, и не проходит и часа, как он извлекает из кармана большую фотографию – дед в мундире гусара, великолепной парадной форме времен кайзера Вильгельма Первого: широкая вязаная шляпа с белым пером, шинель в регалиях, одетая на один рукав. Второй рукав пуст, косо притянут к плечу и широким вязаным поясом прикреплен к груди. Такой же широкий пояс с блестящей пряжкой, штаны с красными лампасами, вправленные в блестящие сапоги. Господин Функе вынужден констатировать, что дед был отменным гусаром.