Наоми Френкель - Дети

– Скажу вам правду, жизнь хорошая и трудная.

– Почему трудная, Зерах?

– Потому что нелегкая.

– Что, есть проблемы?

– Есть, дед.

– Проблемы есть у всех, Зерах.

Видно, что деду полегчало. Он улыбается. Только теперь он снимает с себя шубу, шарф и шапку. По д ними – выходной костюм.

– Вы собираетесь на праздник?

– Я уезжаю.

Комната Зераха предназначена для гостей. Бабка обставила ее гарнитуром, который получила в наследство от тети Гермины. На всем выгравированы лавровые ветви и листья. Стулья с гнутыми спинками, комод покрыт кружевной скатертью, изделием рук тети. И, конечно же, бабка не забыла повесить на стену портрет композитора Франца Шуберта в темном костюме, печально глядящего на деда. Дед вытаскивает портсигар и угощает гостя и себя сигарой. Комната наполняется колечками ароматного дыма. Рукава у халата Зераха слишком длинны, и он все время путается в них.

– Ну, Зерах, послушаем немного о ваших проблемах у Генисаретского моря.

– Там очень жарко, дед. Все сильно потеют.

– Ну, когда снаружи жарко, сидят в доме. Кто заставляет тебя гулять на жаре?

– Кроме прогулок, люди там немного работают. Я там мостил дорогу, у Генисаретского моря.

– Дорогу?

– Дорогу, дед. Солнце печет голову нещадно. Горячий ветер несет издалека трупный запах подохших животных. В день неподвижного зноя воздух полон этими запахами. Где-то печально ревет осел. Нагрузили его сверх меры, вот он и ревет, и у тебя появляется желание реветь вместе с ним. Пот, жажда, а руки стучат по горячим камням. Море слепит лазурью, и горы близки к тебе, словно сжимают вокруг тебя пространство. Вся страна становится маленькой и узкой, дед, и тогда действительно хочется реветь вместе с ослом, и забыть про чудо...

– Чудо? Какое отношение ко всему этому имеет чудо? Рушат камень и думают о чудесах?

– Одно великое чудо, это то, что мы там находимся.

Дед вскакивает со стула тети Гермины и ходит по комнате.

– Ты витаешь в мечтах, Зерах, там, у Генисаретского моря.

– Да, дед, немного витаем. Почему бы нет? Есть выбор? Страна слишком мала, и если ты хочешь ее расширить, выход только в мечтаниях.

– Мечты, Зерах... О, нет! Это ни к чему не ведет. Артур, покойный мой сын, был таким же мечтателем, как ты. Все свои силы он вложил в мечты, которые не смог осуществить. Он страдал легкими, как ты – почками. И я предупреждаю тебя, Зерах пустые мечты забирают жизнь у человека.

– Моя страна расширяется, дед, не только благодаря строящимся дорогам и осушаемым болотам, но и силой мечтаний. Я мечтаю о том, что в этой малой и узкой стране вырастет нечто такое, чего не было никогда и ни в каком месте в мире.

– А я говорю тебе, Зерах, что это пустые мечты.

– А у вас, дед никогда не было мечтаний?

– Были. Еще как были. Я был большим мечтателем, но мечтателем, а не фантазером, как ты и мой сын. Мои мечты были всегда привязаны к реальности жизни, а не к чудесам. К корню жизни! Я не биыли по камням во имя чудес. Нельзя мешать прокладку шоссе с чудесами, болота с чудесами. В смешении все несчастья, в смешении...

– Смешение и есть жизнь, дед!

Зерах встал. Насколько длинны его рукава, настолько коротки штаны. Коммуна совершила ошибку, сшив ему пижаму из двух кусков разных размеров. Дед смотрит на странный вид халуца с Генисаретского моря, сравнивая его слова с его видом.

– Смешение это жизнь! Суть жизни! Чтобы держать в руках камень, я должен держать чудо в душе. У нас камни очень серые и очень твердые, и если их не смягчить чудом, нельзя будет на них вообще сидеть. Если у человека, душа не настроена на чудо, плач его еще более печален, чем у осла под тяжестью поклажи, и он воет, как шакал, который всегда голоден. А когда в душе чудо, то и жизнь хороша. Тяжела и хороша, своей надеждой.

– Хороша лишь надеждой, ты говоришь? – становится дед перед Зерахом – лицом к лицу – и моя внучка, маленькая Иоанна, хочет жить именно, в вашей коммуне и рушить камни. Какая у нее жизнь будет там, у вас, хорошая и тяжелая или тяжелая и хорошая?

– Тяжелая... и но также хорошая, дед. Тяжелая, потому что она «а-фишеле, а мешугене фишеле».

– Кто она, моя Иоанна?

– Маленькая рыбка, это на идиш, – маленькая немножко сумасшедшая рыбка.

– То есть?

– А, дед, просто шутка, есть такая шутка.

– Ну, так что это за шутка?

– Случай с одним раввином, меламедом, ну, религиозным учителем в хедере – начальной еврейской школе, где учат детей Торе, – который учил детишек какие птицы не кошерные и их нельзя употреблять в пищу по законам Израиля. Понятно? И вот, перечисляет учитель имена птиц, и среди них – сипуху. Есть такой вид совы. Спрашивает его один из малышей: «Ребе, что это такое – сипуха?» Ребе отвечает: «Сипуха это сипуха». Ребенок не удовлетворен ответом, и он упрямится: «Ребе, но что это такое – сипуха?» Отвечает ребе: «Сипуха это рыба, а «мешугене фиш», сумасшедшая рыба. Малыш не унимается: «Но, ребе, что рыба делает среди птиц?» Отвечает ребе: «Я же сказал, что она сумасшедшая».