Галина Карпенко - Клятва на мечах

Он всё ждал перемены: может быть, на перемене Кижаев опять о чём-нибудь его спросит? А может быть, Кижаев скажет: «Айда с нами играть в снежки!» И объявит всем: «Слушай команду Бодрова! Бодров теперь командир!»

На перемене играли в снежки. Алёша смотрел на игру в окно. Он даже не вышел на школьный двор.

Кижаев про него не вспомнил и командиром был сам.

Но Алёша на него не обижался. Пусть Василий играет сколько ему угодно. Алёша даже хвалил Кижаева, когда тот ловко попадал в цель. «Здорово, здорово!» — повторял он про себя. Какой Василий молодец!

Теперь всё будет по-другому: теперь Кижаев всегда будет с ним заодно. Это не значит, что Кижаев без него шагу не ступит. Ничего подобного. Алёша понимает, что Кижаев будет делать всё, что хочет, у него много всяких своих дел. Но советоваться он будет только с ним.

«Ты не возражаешь, если я с ребятами сбегаю к проруби?» — спросит Кижаев.

«Пожалуйста, беги, — скажет Алёша. — Только смотри осторожнее!»

«Ладно, — скажет Кижаев. — Я сам знаю».

Конечно, Кижаев знает сам, но друг должен о нём заботиться.

«Друг милый…» Алёша был счастлив. Он не обиделся на Кижаева, когда тот, не посоветовавшись с ним, позвал Кислякова, и они куда-то убежали, как только прозвенел последний звонок.

«Я завтра у него спрошу, куда он убежал», — решил Алёша.

Дома Алёшу ждал папа. У него, оказывается, был свободный день.

— Сегодня такой снег, что просто грех не играть в снежки. Небось в школе играли? — спросил он.

— Играли, — ответил Алёша. И стал рассказывать, как Кижаев был командиром снежной крепости. — Он так пулял!

Пётр Николаевич смотрел на сияющего сына и даже не мог предположить, что Алёша только смотрел, как играют другие, а сам не бросил ни одного снежка.

— Пожалуй, мы вечерком тоже сразимся? — предложил папа.

— Давай!

Но в снежки им играть не пришлось. Прибежал Прокоп: папу вызвали на стройку.

Весь вечер Алёша думал о Кижаеве. Он представлял себе, как они с Кижаевым ведут снежный бой и побеждают Кислякова.

После ужина дед лечил щегла, которого недавно цапнул кот. Дед смазывал щеглу больное крыло облепиховым маслом, толок ему сухую черёмуху. А виноватый кот сидел тихо под лавкой и слушал, как дед ворчит на неразумного певуна.

— Задумался! Распустил перья! А если бы кот тебя целиком заглотал? Пуху бы не осталось! Другой раз будь настороже! Нечего глаза-то прикрывать! Кот — он и есть кот. Хищник!

Василий налил хищнику молока. А дед прикрыл клетку со щеглом и понёс его в свой «блиндаж», в свою светёлку. Василию вход в светёлку запрещён.

Дед не любит, когда у него хозяйничают.

«Ты как побываешь здесь, так чёрт ногу сломит!» — сердится он на Василия, а сейчас позвал сам:

— Василий, ну-ка подымись ко мне!

Василий — скок-скок по лестнице. Вот он.

Дед умащивался на лежанке.

— Пособи-ка, внук! Закрой ставень!

Василий закрыл ставень, прикрыл деду ноги шубейкой.

— Буяна накормил?

— Ага.

Дед подвинулся к стене, и Василий притулился с ним рядышком.

— Ты, дед, вроде поменьше стал?!

— Усыхаю. Зато ты в рост идёшь! Вишь, плечи-то распрямил! Давай, богатырь, с тобой поговорим.

Дед говорит не спеша: будто подержит слово на ладони и поставит в ряд.

— Слушай, Васька, и запоминай. Ты всё с ватагой, всё с озорством да с гиком. А тебе бы одного, да головастого! Нет у тебя головастого товарища!

— Какого ещё головастого? — насупился Василий.

— А такого, с которым можно по душам…

— У меня много товарищей, — не сдаётся внук.

— В том-то и дело, что много, и все — как сквозь решето. Я к чему тебе это говорю? К тому, что ты у меня один. Вот не будет меня годов через десять, тогда вспомнишь, о чём я тебе толковал.

— Дедунь…

— Обожди, слушай… Я знаю, что значит друг-товарищ. Без товарища никак нельзя.

Дед вздохнул, пошарил по лавке:

— Что ты будешь делать, опять забыл! — и послал внука за кисетом.

Василий мигом слетал вниз. Положил перед дедом кисет:

— Вот, дедуня, кури.

Но дед не закурил.

— Я тебя не браню, — вздохнул он. — Я тебе сердечно внушаю.

Василий приготовился слушать дальше, но внизу хлопнула дверь: это пришла с работы мать.

— Иди встреть, — сказал дед. — А я немножко вздремну.

Дед повернулся к стене. Спина у деда усталая.

— Дедунь! — позвал Василий.

— Иди, иди! — отозвался дед. — Иди, дай передохнуть!

Василий потихоньку спустился вниз, стал помогать матери разбирать сумки. В свёртке был лыжный костюм.