Галина Карпенко - Клятва на мечах

На голове у бабушки пуховая шаль, а на ногах домашние тапочки.

— Наташенька, Наташенька моя! — приговаривала бабушка. Она прижимала внучку к груди. — Наташенька моя! Как же это случилось?

* * *

Распахнув шубу, врач опустился на снег рядом с Алешей. А когда поднялся, сказал санитарам:

— Теперь осторожно кладите его на носилки…

Врач никого не расспрашивал, как это случилось.

Он умчал Алёшу Бодрова на самой отчаянной скорости. Машина с красным крестом предупреждала сиреной, чтобы ей никто не мешал на пути. Вот она домчалась до поворота и скрылась за берёзовой рощей.

* * *

— Кто вызвал «скорую помощь»? — спрашивали прохожие, окружившие бабушку и внучку.

— Она сама… «Скорая помощь» мимо ехала…

— Это Бодровых, наших соседей Бодровых. Они с нами живут, рядом!.. — повторяла бабушка.

Бабушка взяла внучку за руку и пошла по снегу в тапочках на босу ногу. А за нею те, кто расспрашивал и сочувствовал.

— Не реви, — сказала бабушка Наташе.

Бабушка уже успокоилась: цела, невредима её Наташа! Они шли к дому, где жил Алёша Бодров.

— Я не пойду, я не пойду туда! — Наталья выдёргивала руку из бабушкиной руки.

А бабушка продолжала идти.

Вот он, дом. Перед домом — палисадник. Калитка на щеколдочке.

* * *

На горе уже никого. Только на её вершине за высоким сугробом сидел Василий. Он дул на озябшие руки. Он спешил, спотыкался, чтобы поскорее спрятаться, чтобы его никто не видел, не расспрашивал.

И вдруг чьи-то шаги скрипят по снегу. Ближе, ближе, уже совсем рядом.

— Почему, гвардеец, сбежал?.. — сурово спросил дед.

* * *

Войдя в дом, дед приступил к допросу немедля:

— Почему схоронился? Может, толкнул его?

— Я его не толкал. Я только подначивал!

Дед стал расстёгивать пряжку ремня.

— Вот я тебе сейчас врежу. Что значит — подначивал?

Дед опустился на стул. Он тяжело дышал, будто пробежал долгие вёрсты.

— Если я узнаю, что не так…

Дед больше ничего не сказал, но Василий понял: если бы он толкнул Бодрова, ему не было бы никакого прощения.

Случалось, дед хлестал его, и за него даже заступалась мать. Дед хлестал не больно и редко. А мать всё равно выговаривала: нельзя так воспитывать ребёнка! Дед отмахивался: ишь ты, ребёнок! Наел ряшку на пряниках! Он всё понимает, этот ребёнок… А если понимает, должен держать ответ! Василий действительно понимал, чего делать не следует. Понимал, что не надо было лезть за табаком в дедов кисет, не надо было открывать клетку со щеглом. Табак рассыпался по полу. Щегол улетел. И Василию было жалко себя и деда. Но таким, как теперь, Василий деда ещё не видел.

— Посмотри мне в глаза, — потребовал дед. — Если не толкал, то как же он сорвался?

— Он не сорвался. Он сначала поехал сам. Сам поехал. А на бугре…

Василий замолчал. Перед ним встал ледяной бугор, на котором подпрыгивали сани, и лыжники взлетали, будто на трамплине. Даже у опытных лыжников захватывало дух, но они благополучно достигали подножия. И уже спокойно, долго катились по снежной равнине.

— Бодров… он тоже…

— Что тоже?..

— Он на бугре… его подбросило, и он упал. Упал, а не поднялся…

Василий говорил правду.

— Он же хилый… зачем мне его толкать?

— Как ты сказал? — Дед смотрел на внука в упор.

— Хилый, — повторил Василий.

— Хилый, говоришь? Ну что же, богатырь! Твоя сила.

Дед сидел молча. Но лучше бы он его отхлестал. Лучше бы бранил, грозил, топал ногами.

Потом он поднялся, стукнул дверью и ушёл, не сказав куда.

«Ну что же, богатырь! Твоя сила», — усмехнулся дед, а сам даже не посмотрел на него.

«Сильный слабому опора. Силой только глупый бахвалится. Наш Шмельков был не богатырь, а мы все его уважали, все берегли», — говорил дед.

Вот почему Василий вспомнил про Афанасия Шмелькова, гвардии рядового. У деда есть фотография. На обратной её стороне написано чернильным карандашом: «Память о боевых днях». На фотографии Шмельков стоит в пилотке, руки по швам. Шинель ему велика, и сапоги, наверное, тоже велики.

«Кто это?» — спросил Василий.

«Не видишь? Солдат. Герой», — ответил дед.

«А звёздочка геройская у него где?»

«Не было у него звёздочки».

Когда Василий потихоньку проникает в дедов «блиндаж», он каждый раз глядит на фотографию.

«Как же ты спас моего деда, Афанасий Шмельков, гвардии рядовой? Как ты его вынес? Ведь ты хилый! Мой дед, он тяжёлый, он же выше тебя!»

«Выше, гораздо выше. Но ты знаешь, я как-то об этом не думал. Я полз и тащил. Я же не мог бросить товарища», — сказал бы Шмельков… если бы мог.