Лев Давыдычев - Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)

Репетицию, конечно, отложили: надо было выждать, пока успокоятся звери, поднявшие страшный рев.

Виктор старался улыбнуться, но улыбка получалась слабой, жалкой даже.

На плече Эдуарда Ивановича оказался Хлоп-Хлоп. Он гладил хозяину волосы и возмущенно попискивал.

«Я им задам! – словно бы говорил он. – Они еще у меня узнают! Не волнуйся, я рядом с тобой и не дам тебя в обиду».

А Лёлишна заплакала.

– Я так испугалась, я так испугалась, – сквозь слезы бормотала она. – Меня до сих пор всю трясет.

Виктор молчал.

«Струсил я или не струсил? – думал он. – Виктор я или не Виктор?»

Вот на этом – конец первого отделения нашей программы.

Сейчас объявляется…

Антракт

НА НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ,

ВО ВРЕМЯ КОТОРОГО СОСТОИТСЯ БОЛЕЕ ПОДРОБНОЕ ЗНАКОМСТВО УВАЖАЕМЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ С ЛИЧНОСТЬЮ ПО ПРОЗВИЩУ ГОЛОВЕШКА

Горшков, тот самый милиционер, который считал цирк пустой забавой, на время гастролей шапито был к нему прикреплен для дежурства.

И хотя в милиции дисциплина строгая и возражать начальству нельзя, Горшков сказал:

– Уж это не работа, товарищ капитан, а наказание.

– Правильно, Горшков, рассуждаешь, – ответил капитан, – для тебя это наказание. За то, что цирка не понимаешь. Постарайся понять, пока там будешь дежурить.

– Есть постараться понять, товарищ капитан! – грустно сказал Горшков. – Разрешите идти!

И пришел в цирк, и сразу встретился с Григорием Васильевичем.

– Вы же говорили, что ноги вашей здесь не будет? – сказал фокусник.

– Говорил, говорил, – мрачно согласился милиционер. – Не по своей я воле здесь. По долгу службы. А как насчет Головешки?

– Какой головешки?

– Того самого Головешки, – объяснил Горшков, – у которого совести мало, а руки золотые. Мозговая система работает не очень, а парень хороший. Очень мне хочется вас с ним познакомить. На предмет его исправления, может, приохотите его к фокусам-покусам. И у него кой-чему поучитесь.

– Прошу вас, – обиженно сказал Григорий Васильевич, – не приставать ко мне со всякими головешками. Надоело. Лучше верните мне мой портсигар.

– Какой портсигар?!

– Мой. Который вы себе в карман засунули. Вон в тот.

Горшков сунул руку в карман своих брюк, вытащил портсигар, проговорил восхищенно:

– Чисто работаете. Но берегите свой портсигар. Головешка вам докажет, на что он способен. Только не обижаться.

– Договорились.

Головешку милиционер разыскал в кассовом зале панорамного кинотеатра.

Маленький, худенький, в старой ковбойке с продранными локтями, в штанах чуть не до подмышек, в огромных ботинках с загнутыми вверх носами, Головешка скалил зубы да посвистывал.

Увидев Горшкова, он улыбнулся ему, как самому дорогому другу, и приветствовал:

– Здравия желаем вам, товарищ дядя Горшков!

– Какой я тебе товарищ? – сердито отозвался милиционер. – Чего здесь делаешь?

– А они здесь чего делают? – Головешка показал на очереди у билетных касс.

– Они культурно расти пришли, – объяснил Горшков. – Купят билеты, кино посмотрят, умнее станут, образованнее. Ты давал слово, что больше не будешь грязными делишками заниматься?

– Мое слово – каменная стена, това… гражданин милиционер дядя Горшков. И я тоже пришел культурно расти.

– А деньги на билет у тебя имеются?

– Пока нет.

– Значит, опять по карманам?

– Никак нет. На жалость бью и высокую сознательность. Подхожу к тетеньке, выпрашиваю несколько копеечек. Глядишь, пошел культурно подрасти.

– Беда мне с тобой, – грустно сказал Горшков. – У матери как здоровье?

– Обычно.

– Ну ладно. Сделаем еще одну попытку в человека тебя превратить. Попрошайничать-то тоже ведь не положено. Пойдем-ка.

Головешка покорно двинулся следом.

Они пересекли улицу, вошли в городской сад и присели на спрятавшуюся в кустах скамейку.

– Ты, главное, пойми, – начал Горшков, – включи свою мозговую систему на полную мощность. Вникай в каждое мое слово и каждое мое слово постарайся понять. А если не поймешь, так и заяви, не прикидывайся, будто понял. Вот слушай.

И Горшков рассказал о фокуснике Григории Васильевиче, который, по его твердому убеждению, мог заинтересовать непутевого мальчишку, увлечь его так, что Головешка и думать забудет о своем карманном ремесле.

– Ты вникни, – убеждал Горшков, – навыки у вас вроде бы одинаковые. Только ты народу вред и горе приносишь своими навыками, а он – вроде бы пользу. Во всяком случае, вреда нет. Законом разрешается. Понравится ему твоя работа – он тебя в обучение возьмет. Артистом будешь. А это все-таки лучше, как ни крути, чем жуликом. И опять же, законом разрешается. Понимает твоя мозговая система или нет, в чем тут дело?