Лев Давыдычев - Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)

Горшков, окутанный дымом, отскочил в сторону.

Хорошо еще, что поблизости никого не было, – быть тогда переполоху.

С минуту, не меньше, смотрели они друг на друга.

Вдруг мальчишка хихикнул, пальцем показывая на милиционера.

Горшков спросил хриплым голосом:

– И я такой же?

– Как трубочист!

– Пошли отмываться.

У входа стоял Григорий Васильевич. Он удивленно спросил:

– Что с вами такое? Трубы чистили?

– Проиграли один – ноль, – ответил Горшков, – нате вашу машину. Точно сработала. – И отдал портсигар.

– Два – ноль вы проиграли, – поправил Григорий Васильевич, – вчера вот этот молодой человек чуть-чуть мне карман не оторвал. Золотые руки, да голова… не очень золотая.

– Это мы еще проверим, – сказал Горшков. – А за такие шутки можно и к ответу призвать.

– У меня душа в ботинки залезла! – восхищенно признался Головешка.

– Душа, душа, ботинки, ботинки… – проворчал Горшков. – Вот у меня душа куда-то упрыгала, это понятно. Только сейчас вот обратно вернулась. А знаете, кто во всем виноват? Горшков. Так и его тоже надо понять, гражданин фокусник. Он, он, Горшков, во всем виноват. Ведь если бы не Горшков, тоже прошу учесть, пропал бы Головешка давным-давно. А Горшков жалеет его и вас его пожалеть просит.

– Идите умойтесь, – сказал Григорий Васильевич, – потом побеседуем.

Умывание длилось довольно долго, пришлось ведь еще и одежду чистить.

Горшков все это время говорил:

– Иногда человека воспитать легче легкого. Бывают люди – их и воспитывать не надо. Такими хорошими они и родились. А попадется иной раз, так сказать, человечек – наука перед ним в тупик встает, не то что милиция. Вот Головешка с виду человек, руки, ноги имеются. Говорит человеческим голосом, а сознательности – кот наплакал.

– Гражданин дядя Горшков! – взмолился Головешка. – Вы же знаете, что в последнее время сознательность у меня повысилась!

– Идем беседовать.

Войдя в зрительный зал, Головешка глаза вытаращил. На арене работали акробаты-прыгуны. Чего они только не выделывали!

Они подбрасывали друг друга со специальных подкидных досок, переворачивались в воздухе. А опускались они не на арену, а на плечи товарищей.

– Вот это да! – прошептал Головешка. – Законно! Но тут прыгуны упрыгали, а на манеж выпустили красивую белую лошадь.

В центре арены встал дяденька в черном пиджаке, белых галифе, с длинным хлыстом в руке. Лошадь бежала ровно и сильно.

На барьере появилась маленькая девочка в розовой балетной пачке и черных чулках.

– Ух, какая куколка! – крикнул Головешка и сразу примолк, потому что куколка на полном скаку прыгнула лошади на круп и сделала стойку на руках.

– Вот тебе и куколка, – мрачно сказал Горшков, – покалечиться в любой момент может.

А девочка и не собиралась калечиться.

– Ап! – командовал дяденька, и она, перевернувшись в воздухе, ловко опускалась на бегущую лошадь.

Горшков тянул мальчишку за рукав, но Головешка не двигался.

В цирке он был впервые. Это оказалось для него интереснее любого кинофильма, даже панорамного.

– Законно… законно… – шептал Головешка.

Милиционер взял его за руку и повел.

В комнатке Григория Васильевича стоял столик с трельяжем – тройным зеркалом.

Мальчишка сразу к нему и давай себе рожи строить. И хохотать.

Еще бы: на него смотрели сразу трое Головешек – один в середине и два по бокам.

– Что ты умеешь делать? – спросил Григорий Васильевич.

– С картами три фокуса знаю, петухом кричать могу. Спичку с огнем во рту могу держать. Солдатиком нырять умею.

– Короче говоря, ничего не умеешь делать.

– А основная работа? – спросил Горшков. – Ловкость-то рук!

– Руки у него ловкие, – согласился фокусник. – Ну и что? Но он ничего не умеет ими делать. И мускулы у него слабенькие.

– Не могу с вами согласиться, – мрачно проговорил Горшков. – Просто поражаюсь вашему равнодушию к судьбе данного ребенка. Пропадет ведь он.

– Не знаю, – спокойно ответил Григорий Васильевич. – Брать его в ученики? Но через три месяца я уеду отсюда.

– За три месяца можно многому на-учиться.

– Давайте сделаем так, – предложил Григорий Васильевич, – пусть приходит на представление. А там будет видно. Я за это время подумаю.

– Вот правильно! – Горшков крепко, от всей души пожал фокуснику руку. – Так будет ближе к делу. Я, конечно, понимаю, что легче моржа там или бегемота с носорогом к работе приучить, чем Головешку. Но бросать его на произвол глупой судьбы мы права не имеем.