Лев Давыдычев - Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)

Двенадцатый номер нашей программы.

НА АРЕНУ ДЕЙСТВИЯ ПРОНИКАЕТ ДЕДУШКА. ОРКЕСТР, СЫГРАЙТЕ В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЧТО-НИБУДЬ НЕ ОЧЕНЬ ВЕСЕЛОЕ. ПРОШУ!

С рынка Лёлишна вернулась усталая, до того усталая, что как села на табуретку, так и сидела. Дедушка спросил:

– Что с тобой?

– Устала немного.

– Ничего себе немного! – возмутился дедушка. – Я вижу. Так вот, с завтрашнего дня я хожу на рынок, я хожу по магазинам!

– А сзади я на «Скорой помощи»?

– В этом не будет необходимости. Вы-держу.

– Я тоже выдержу. Сейчас отдохну и начну готовить обед.

– А почему не я?

– Потому что у тебя обязательно что-нибудь сгорит, убежит, уплывет. А потом будет плохо с сердцем. А скоро вернется Эдуард Иванович, его надо накормить.

– Нет, нет, так больше продолжаться не может! – разгорячился дедушка. – Я обязан о тебе заботиться, а не ты обо мне. Я старше. Отныне я все беру на себя. И никаких «Скорых помощей»! Мне всего семьдесят шесть лет! – Он схватился за сердце. И сел.

– Тебе нельзя волноваться, – сказала Лёлишна, – а устала я оттого, что много пережила. Мы были в цирке на репетиции, и Виктор попал в клетку ко льву.

– Когда похороны? – прошептал де-душка.

– Все окончилось хорошо. Но мне до сих пор страшно.

– Даже мне стало страшно. Со львами шутки плохи. Я, пожалуй, прилягу.

Лёлишна помогла ему прилечь и принялась готовить обед.

Работа всегда отвлекала ее от грустных мыслей, но сейчас этого не случилось. Она все вспоминала и вспоминала лицо Виктора, когда к нему приближался Цезарь…

– Хочется теперь тебе быть укротителем? – спросила Лёлишна, когда они вышли из цирка.

– Не знаю, – ответил Виктор.

«А вот мне захотелось стать укротительницей, – думала она, разжигая духовку, – захотелось, и все! Мне не забыть, как ворвался в железный коридор Эдуард Иванович. Лев мог убить его одной лапой, а… убежал!»

Эх, если бы она была мальчишкой!..

Она бы стала учеником Эдуарда Ивано-вича!

СТАЛА БЫ!

И Лёлишна представила, как она в ярком цирковом наряде, с бичом в руке, с пистолетами за кожаным поясом под звуки марша выходит на манеж.

На тумбах сидят гордые львы и львицы.

Она их не боится нисколечко.

Они слушаются ее, как отличники учительницу.

Со всех сторон раздаются голоса:

– Да ведь это Лёлишна!

– Это у которой дедушка с больными нервами?

– Которая квартиру не может обменять?

– Она! Она!

– Вот это да!

И наступает главный номер, такой, какого еще не было в цирках.

Лёлишна садится на самого большого льва и кричит:

– Но-о-о!

Лев скачет.

Она держится руками за его гриву.

Он бежит и рычит. Рычит и бежит.

– Тпру! – останавливает его Лёлишна и под гром аплодисментов спрыгивает на арену.

Но вдруг один из львов бросается на маленькую дрессировщицу.

Она стреляет из обоих пистолетов.

Грохот. Дым.

– Лёля! – слышит вдруг она голос дедушки. – Что там за дым? Что горит?

Дым шел из духовки – горело мясо.

Лёлишна вытащила кастрюлю, раскрыла окно и полотенцем стала выгонять дым.

Такое с ней случилось впервые, и она, конечно, расстроилась.

Во-первых, просто жаль мяса, во-вторых, она вообще не любила, если что-нибудь получалось не так, как надо.

«Размечталась тут! – мысленно ругала себя Лёлишна. – Верхом на льве кататься вздумала!»

И еще она вспомнила, что на днях рассердилась на дедушку за сгоревшую рыбу.

– Вот, – виновато произнесла внучка, когда он вышел на кухню, – размечталась и прозевала.

– Бывает, бывает, – улыбаясь, сказал дедушка и уточнил: – Со всеми бывает. О чем размечталась?

– Да так, – уклончиво отозвалась внучка, – о разных разностях.

Но дедушка не уходил. Он стоял в дверях, словно пришел за чем-то, а за чем именно, забыл.

Лёлишна срезала с мяса горелую корку.

Помявшись, дедушка спросил:

– Видимо, этот случай с Виктором подей-ствовал на тебя? Быть дрессировщиком – занятие, как ты поняла, не из безопасных? Ничего в нем привлекательного, конечно, нет?

– Что ты! – вырвалось у Лёлишны. – Это так здорово!

– Но ведь в перспективе – их обязательно едят. Укротитель ошибается один раз в жизни, ты ведь слышала? И потом… девочек-дрессировщиц не бывает.

– Не было, ты хотел сказать?

– И не будет. Кстати, – напомнил дедушка, – мне ведь нельзя волноваться, у меня, и ты это хорошо знаешь, больные нервы.

– Волнуешься ты напрасно. Ни в какие дрессировщицы никто меня не возьмет, – грустно проговорила Лёлишна. – А нервы мы тебе вылечим.