Самуил Полетаев - Антон и Зяблик

- Постой, так он и тогда же был ветеринаром?

- И сейчас скотину пользует…

Пастух, не прерывая разговора, то и дело взмахивал кнутом, яростно орал, сгонял коров, сворачивавших к стогам сена. Они жадно набрасывались, рвали и тянули сено из стогов, подпускали близко Ямена и вдруг, вскидывая хвостами, мелко удирали, как кошки.

- Ну, а ты, случаем, Гонжей из Затонья не знавал? - спросил Антон.

- Это которых же? Гонжей много… Председателя, что ли? Помер в коллективизацию, а сын, слыхал я, в городе доктором стал.

Антон обернулся к Волику: что, мол, скажешь? Собственно, ради него затеял он этот разговор, чтобы похвастаться: видишь, деда помнят и даже меня не забыли! Антон хохотнул и хлопнул Ямена по плечу:

- Так это я и есть тот самый Гонжа Антон…

- Не брешешь?

- Вот те крест!

Антон вынул портсигар, угостил Ямена.

- То-то думаю, откуда наших-то знаешь! - Пастух обернулся к Антону, улыбаясь щербатыми зубами. - А я ведь тебя помню, пес тя возьми, Антошка!

- Да и я тебя, черт рыжий! Тебя еще Сивым дразнили.

- Верно.

Взрослые обменялись целой серией ударов: били друг друга по плечу, хлопали по спине, пинали кулаками в живот.

- Геть, геть! - вдруг заорал Ямен и кинулся в овес вслед за скотиной, на ходу щелкая бичом.

А когда вернулся, погладил Волика корявой ладонью по голове и спросил:

- Твой, что ли?

- Мой.

- А чего приехал сюда? Может, имущество какое осталось? Дом ваш, я слыхал, продан был в Кудиново…

- Да какой там дом! Земляков повидать, сына показать. К Никольским едем. Знаешь таких?

- Петьку-фершала? Урожай у них нонче великий. Не за яблочками ли приехал?

- Тьфу ты! - рассмеялся Антон. - В Москве их нет, что ли? Коммерческий ты мужик, Ямен…

- А чего бы и не прихватить машину? У меня вон тоже яблок полно, не знаю, куда девать. В Москве они у вас почем?..

Волик слегка прислушивался к тому, о чем говорили взрослые, но больше был занят тем, что перебегал дорогу с одной стороны на другую, увиливая от коров. Особенно боялся он черного быка с молочно-желтой седловиной на спине. Бык косил на Волика недобрым глазом и, пригибая шею, выставлял рога - один длинный, другой короче. Он расталкивал коров и все время близился к Волику, угадывая в нем чужака, и тот прятался за коренастой медвежьей фигурой Ямена. Но все равно то и дело вздрагивал, замечая поблизости острые кривые рога и большие, мохнатые глаза. Он пригибался, когда посреди спокойного разговора с отцом Ямен вдруг диким голосом кричал на коров, скверно, витиевато ругался и прямо с места посылал вдогонку бич, на кончике которого взрывался пушечный выстрел.

Вскоре они нагнали воз. Коровы обходили телегу, запуская морды в сено.

- Кши, окаянные! - ругался возница.

- Не в Затонье ли едешь, дед? - спросил Антон.

- Мимочки будет. Садитесь, однако, подвезу.

- Ну, Ямен, бывай, заходи к Никольским. - Пожав руку пастуху, Антон бросил на телегу плащ и чемодан.

Подвода свернула в проселок. Волик вытянул затекшие ноги, подложил под затылок свежего сена и закрыл глаза. Антон шел рядом, расспрашивая старика о деревенских знакомых, и Волик в полудремоте слушал, как они говорят все о том же и о том же…

Дорога мягкая, неслышная. Телега катилась с тихим стуком, вздрагивая на бугорках. Антон уселся на телегу. Лошадь споро бежала по укатанной дороге. Из-под круто вскинутого хвоста, обдавая горячим запахом, падали в пыль дымящиеся шары.

Волик бездумно глядел в небо, - в голубой его безбрежности недвижно висели легкие сияющие облака, и на них было больно смотреть. Он закрыл глаза, и сразу же закружилась карусель из цветных пятен, пятна стали гаснуть, расплываться…

Проснулся он от тишины. Солнце припекало лицо, снизу тянуло сыростью и прохладой. Расседланная лошадь щипала траву. Отец и старик стояли на берегу реки. Поодаль горбился над водой деревянный мост.

- Листвянка и есть, куда ей деваться, обмелела только, - говорил старик. - Тут они его и стукнули, бросили с моста - и тикать...

Над водой, сонно застывшей в сухих камышах, летали кулички и трясогузки. Волик прислушался.

- Два дня лежал он в кустах, пока милиция не нашла. Думали, помер, а он нет, живой остался. Здоровый мужик, не сразу дался-то им. Помяли крепко его. С тех пор и заболел грудью...

Антон жевал пустой мундштук и молчал.

- Старый Славутский помер в Сибири, а сын Алексей недавно в области был. Инспектор какой-то.

Волик подошел к старшим. Он не знал, отчего он дрожит, - оттого ли, что солнцем напекло, или от догадки, что говорят про его деда. Здесь, на этом берегу, оказывается, деда били кулаки Слпвутские, с этого моста сбросили вниз, а вон там, в кустарнике, он пролежал два дня, пока не нашли чуть живым. И на миг представилось: люди толпятся у реки, дед, опираясь на чьи-то плечи, идет с закрытыми глазами к телеге, идет без единого стона За что же они изувечили его и бросили в воду? Побоялись открыто в честной драке помериться силами, трусы несчастные, напали тайком!