Владимир Добряков - Строчка до Луны и обратно

После военной игры Райка Терских из их отряда подарила Димке гладкую, обструганную палочку. Во всю длину палочки винтом вилась синяя строчка из кругленьких, аккуратных букв: «Самому ловкому разведчику и самому хорошему мальчику Диме Кулешову от Раи Терских. На память».

Райка и поглядывала на него особо, а когда купались в речке, то она подплыла к Димке, подула на воду и спросила:

— Если бы я начала тонуть, ты стал бы меня спасать?

С девчонками Димка смелостью никогда не отличался, а тут он уверенно тряхнул мокрыми волосами:

— Обязательно!

— А если бы я совсем захлебнулась, и были бы сильные волны, а у тебя почти не оставалось бы сил?

— Ну и что? — тихонько плывя рядом с Райкой, сказал Димка.

— Ты бросил бы меня одну?

— Как же это? Ты бы тогда утонула.

— Значит, не бросил бы?

— Да уж как-нибудь дотянули бы до берега. Это же не море.

— Ты хороший! — сказала счастливая Райка. — Мне на самом деле тонуть хочется.

Вечером, лежа на своей кровати у окна, Димка слово за словом мысленно повторял весь тот разговор с Райкой, вспоминал ее счастливую улыбку, капельки воды, блестевшие в волосах, и думал, что она очень хорошая девчонка, и он бы, наверное, совсем подружился с ней, если бы не Марина. А потом он уже вспоминал Марину и особенно тот ее разговор с Ленкой Мироновой, который он слышал, сидя за кустом на скамейке. Своим лицом недовольна. Глупая! Вот у Раи хорошее лицо, но ведь у нее, Марины, оно еще лучше. Где она сейчас? Может быть, тоже купалась сегодня? Наверное. К морю затем и ездят, чтобы купаться. А если бы она стала тонуть и были бы сильные волны? А он был бы рядом. Димка представил себе эту страшную картину: он обхватил потерявшую сознание Марину за шею и плывет с ней к берегу. Волны накрывают их с головой, сил совсем уже нет. А берег еще далеко. Это ведь не узенькая Матыра, а море. Что же делать? Бросить Марину? Выплывать одному? Димке жарко сделалось… Нет, ни за что не бросил бы. Тонуть, так вместе.

Из лагеря Димка вернулся загоревший и силы будто прибавилось. На улице, возле газетного киоска и ларька с мороженым, попросил у старушки, сидевшей на складном стульчике перед белыми медицинскими весами, силомер на цепочке. Левой рукой выжал сорок два килограмма, правой — пятьдесят один. Обрадовался. До поездки в лагерь правой жал только сорок пять.

Отец, поставив Димку к косяку двери, деревянным треугольником прижал его вихры к голове, отметил карандашом.

— Поздравляю, на полтора сантиметра махнул!

Хорошо было. Только бы Марина приезжала скорей.

Каждый день, выходя на балкон, Димка с надеждой смотрел во двор — не видно ли Марины?

А узнал о том, что она вернулась, совершенно неожиданно.

Утром несколько раз смотрел с балкона — ничего интересного не увидел. Не считая Ленки Мироновой, относившей к железному ящику ведро с мусором. А Ленка — точный указатель: если бы Марина приехала, то Ленка не шла бы одна. Они такие подруги, что даже к мусорнику пошли бы, наверно, вместе.

И был Димка абсолютно спокоен. Вышел днем на улицу, купил возле старушки с весами и силомером мороженое. Развернул бумажку, ест себе, жмурится от удовольствия, и только свернул за угол своего дома — Марину под руку с Ленкой увидел. Сам потом не мог понять — ведь крепко держал мороженое, а оно почему-то выпало из руки. Марина и Ленка шагах в десяти были — видели, конечно, как шлепнулось на тротуар его молочное с вафлями.

Ленка еще пошутила, в усмешке белыми зубами сверкнула:

— Жалость-то! Хоть становись на колени и слизывай.

Марина ничего не сказала, лишь сочувственно посмотрела на Димку. Кажется, сочувственно… Но точно он бы не мог поручиться. Наверно, пожалела. А может, как и подружка, усмехнулась. Правда же, смешно. Идет парнишка, ест молочное с вафлями, никто под локоть его не толкал, и вдруг — мороженое летит на землю. Как же не улыбнуться!

Не дыша, прошел Димка мимо девчонок, потом лишь украдкой оглянулся. Какая загорелая стала Марина! Не сравнить с его лагерным загаром. Ноги, руки, шея — все будто шоколадное.

Димка так привык думать о Марине, в мечтах он столько уже переговорил с ней о всяких интересных вещах, что, казалось, так всегда и должно быть, ничего другого ему и не надо — ни личных встреч с Мариной, ни настоящих разговоров с ней, ни самых каких-то новых отношений между ним и Мариной. Ему достаточно было сознавать, что она здесь, рядом, в их доме, что он всегда может увидеть, как она ходит по двору, играет в мяч, читает книжку, смеется или сидит в обнимку с Ленкой и о чем-то шепчется с ней.