Барт Муйарт - Братья

– Ладно, мы пошли, – сказал мой брат с красным от возбуждения лицом.

– Ага, – сказали мы.

Выйдя на улицу, мы обнаружили, что почти не можем идти. Мы так хохотали, что руки и ноги нас не слушались. Мы наскакивали друг на друга и кричали: «С первым апреля! С первым апреля!» И представляли себе испуганные лица папы, мамы и бабушки, и уже договорились, что устроим еще несколько таких же веселых дней в году. Например, третьего мая или, скажем, двадцать первого июня.

На пороге пекарни мы притихли, потому что мы очень уважали Габи. По ее лицу было видно, что она мало спит. У нее были мешки под глазами и озабоченное лицо. По ночам она помогала мужу, которого мы всегда видели только за рулем их фургончика – он развозил хлеб. Габи с мужем-пекарем работали без передыха. У них ни минуты лишнего времени, тут не до болтовни.

– Что вам сегодня? – спросила Габи, когда увидела нас у прилавка.

– Конесайкач, который папа заказывал, – сказали мы.

– Как-как? – переспросила Габи.

– Конесайкач, – сказали мы. – Без изюма.

Один из братьев сказал, что папа не смог сам прийти за заказом, потому что мы ему связали шнурки. И засмеялся: «С первым апреля! С первым апреля!»

Мы опять принялись хохотать, ничего не могли с собой поделать. Даже Габи развеселилась, мы это заметили, потому что ее глаза на минутку посветлели.

– Да, правильно, – сказала она и прикусила губу, чтобы не рассмеяться. – Конесайкач, сейчас принесу.

Она вышла через дверь, за которой была еще одна дверь. Мы как раз разговаривали о ногах Габи – она всегда ступала так, будто нарочно выворачивала стопы, – когда из-за двух дверей, ближней и дальней, послышался громкий смех. Это веселились Габи с ее мужем-пекарем. Мы были очень довольны, что доставили им удовольствие. Вот как им понравилась наша шутка с папиными шнурками!

– С папой у нас здорово получилось, да! – сказали мы, когда Габи вернулась, все еще продолжая смеяться.

– Да, – сказала она. – Здорово!

И положила руку на свежий конесайкач, который был очень похож на обычную булку, только очень большую.

– Передайте папе, что он это здорово придумал, заказать конесайкач, – сказала Габи.

– Хорошо, передадим, – сказали мы. – Но он и сам знает. Говорит, конесайкач без изюма – это пища богов.

– Точно! – сказала Габи, завернула пищу богов в тонкую бумагу и положила на прилавок перед нами. – Пища богов!

– Да! Ура папе! – закричали мы наперебой. И попрощались с Габи, все по очереди.

На улице мы вдруг смолкли. Трудно сказать, почему, но мы все вдруг поняли, что надо идти как можно ближе к тому брату, который нес конесайкач. Мы принюхивались к запаху свежего хлеба, и у нас уже слюнки текли, так что приходилось вытирать уголки рта. Нас лишала покоя мысль о том, что не только папа, но и сама Габи назвала конесайкач без изюма пищей богов, а мы до сих пор не знаем, что это такое.

– Спорим, это просто-напросто булка, – сказал один мой брат.

– Но это же конесайкач, – сказал другой брат.

– Без изюма, – выдохнули мы все разом.

Как по команде мы встали кружком, склонив головы к находившемуся в центре конесайкачу.

– По верхней корке не видно, что он такой уж вкусный, – сказали мы.

– Можно попробовать снизу, – сказал один из братьев, надорвал снизу оберточную бумагу, чуть поднажал и оторвал кусочек пищи богов, который вскоре исчез у него во рту.

Мы затаили дыхание.

Брат еще не начал жевать, а лицо у него уже посветлело. Мы думали, что он засиял от божественного вкуса, что он вот-вот запоет ангельским голосом, но нет. Он затрясся от смеха и сказал с набитым ртом, что сегодня ведь первое апреля и что Габи молодец.

– Попробуйте: просто булка, – воскликнул он. – Здорово Габи надула папу!

И мы побежали домой с криками «С первым апреля! С первым апреля!». И ждали с нетерпением, кто еще нас надует. И потирали руки, ведь впереди был еще длинный день.

Важно, какого сорта луковица. Серебристый лук мелковат, от лука-шалота никакого прока, а насчет красного вообще ничего не известно. Лучше всего – самый обычный лук, покрупнее, с каким мама тушит мясо и варит суп. Мы чистили его, пока не оставалась идеально белая гладкая луковка, и, прежде чем сунуть под мышку, прокалывали в ней дырочки.

– А дырочки зачем? – спросил один брат.

– Для запаха, – сказал другой.

– Для сока, – сказал третий.

– Для быстрого эффекта, – сказал я.

Наступила тишина, в которой все смотрели на меня, не ляпну ли я еще какую-нибудь глупость. Братья дали мне понять, что слышать от меня иностранные слова – очень странно. Они вращали глазами и выразительно пожимали плечами, хотя стояли руки по швам.